недоказуемым, т. е. известным представлением, которое не обусловлено уже этой формой закона основания, — другими словами, заканчивается непосредственно-интуитивным, a priori или a posteriori, основанием самой верхней посылки всей цепи умозаключений. Я показал уже в трактате о законе достаточного основания, § 50, что здесь ряд оснований познания переходит в ряд оснований становления или бытия. Однако, пользоваться этим фактом для доказательства того, что существует, с точки зрения закона причинности, какое-то безусловное, хотя бы в виде постулата, — можно лишь в том случае, если совершенно игнорировать различие форм закона основания и, держась за абстрактное выражение закона, сваливать все их в одну кучу. Между тем Кант тщится оправдать эту путаницу, прибегая даже прямо к игре словами Universalitas и Universitas (322; V, 379). Итак, совершенно ложно, будто наше искание дальнейших основ познания и общих истин основывается на предположении какого-то необусловленного в своем бытии объекта, или чего-то ему подобного. Хорошо свойство разума — предполагать то, что сам разум, поразмыслив, должен признать бессмыслицей! Нет, источник понятия безусловного понятия лежит просто-напросто в лени индивида, который отделывается при помощи его, хотя и безо всякого на то оправдания, от всех дальнейших вопросов.
Кант, отказывая своему принципу разума в объективном значении, выдает его, однако, за субъективно-необходимую предпосылку и вносит таким образом в наше познание непримиримый раскол, который он скоро покажет в более явственном облике. С этой целью он совершает расчленение названного принципа (322; V, 379) по излюбленному им архитектонико-симметрическому методу. А именно, из трех категорий отношения у него вытекают три вида умозаключения, из которых каждый дает ему путеводную нить для отыскания особого безусловного, так что и безусловных, соответственно этому, оказывается тоже три: душа, мир (как объект в себе и замкнутая полнота) и Бог. При этом мы сразу же наталкиваемся на громадное противоречие, о котором Кант не обмолвился ни словом, так как оно грозит весьма большой опасностью для симметрии: ведь первое и второе из этих безусловных сами являются в свою очередь обусловленными, а именно душа и мир — Богом, как своей причиной; таким образом, общего с третьим у них является вовсе не предикат безусловности, о котором здесь идет речь, а лишь тот предикат, что они продукт умозаключения согласно с принципами опыта за пределами возможности последнего.
