виду на них строить, а не под них подкапываться. Это, как сказано, не может быть успешно. Но если бы это и удалось, то подобное здание всегда висело бы в воздухе. Какая польза от объяснений, которые напоследок приводят к столь же неизвестному, как и первая проблема? И разве в конце концов о внутренней сущности названных общих сил природы мы знаем больше, чем о внутренней сущности животного? Разве первая не так же неисследована, как и другая? Сущности нельзя исследовать, обосновать, потому что она безосновна, потому что она — содержание, что явления, никогда не сводимое к форме последнего, к его как, к закону основания. Мы же, имея здесь в виду не этиологию, а философию, т. е. не относительное, а безусловное познание сущности мира, пролагаем противоположный путь и исходим из того, что нам непосредственно, что нам лучше всего известно, что для нас родное и самое близкое, — для того, чтобы постигнуть то, что нам известно лишь отдаленно, односторонне и косвенно; и по самому могучему, самому значительному и ясному проявлению хотим мы понять менее совершенное, более слабое. Во всех вещах, за исключением моего собственного тела, мне известна только одна сторона — сторона представления: их внутренняя сущность для меня замкнута и представляет глубокую тайну, даже если я знаю все те причины, по которым совершаются их изменения. Только из сравнения с тем, что происходит во мне, когда мною движет мотив и мое тело производит известное действие, из сравнения с тем, что составляет сущность моих собственных изменений, определяемых внешними основаниями, — только так могу я проникнуть в тот способ, каким безжизненные тела изменяются в силу причин, и понять, в чем заключается их внутренняя сущность, — между тем как знание причины проявлений этой сущности дает мне только закон их наступления во времени и пространстве, и больше ничего. Это возможно для меня потому, что мое тело — единственный объект, в котором я знаю не одну только сторону, сторону представления, но и другую, называемую волей. Итак, вместо того, чтобы думать, будто я лучше пойму свою собственную организацию, свое познание и волю, свое движение по мотивам, если мне удастся свести их к движению по причинам, силой электричества, силой химизма, силой механизма, — вместо этого, поскольку я стремлюсь к философии, а не к этиологии, я должен, наоборот, даже самые простые и обычные движения неорганических тел, совершающиеся на мой взгляд по причинам, прежде всего научиться понимать из моего собственного движения по мотивам, и те необъяснимые
