особенной наивностью выражено в известном анекдоте о том французском математике, который, прочитав Ифигению Расина, пожал плечами и спросил: «qu’est-ce que cela prouve?» Так как, далее, быстрое восприятие отношений по закону причинности и мотивации и составляет, собственно, практический ум, а гениальное познание не направлено на отношения, то умный, поскольку и покуда он умен, не может быть гениальным, а гений, поскольку и покуда он гениален, не может быть умным. Наконец, вообще наглядное познание, в области которого исключительно находится идея, прямо противоположно разумному, или отвлеченному, которым руководит закон основания познания. Как известно, гениальность редко встречается в союзе с преобладающей разумностью: напротив, гениальные индивидуумы часто подвержены сильным аффектам и неразумным страстям. Причиной этого служит однако не слабость разума, а частью та необычная энергия всего проявления воли, которую представляет собою гениальный индивидуум, и которая выражается в стремительности всех волевых актов; частью же — преобладание наглядного чувственного и рассудочного познания над отвлеченным; отсюда и вытекает у гениев решительная склонность к наглядному: оно производит на них очень энергичное впечатление, которое до того затмевает бесцветные понятия, что уже не последние, а это впечатление руководит поступками, отчего поступки и становятся неразумными; вот почему впечатление минуты так сильно действует на гениев, увлекая их к необдуманному, к аффекту, к страсти. Поэтому — да и вообще оттого, что их познание отчасти освободилось от служения воле — они в разговоре думают не столько о лице, с которым беседуют, сколько о предмете беседы, который живо предносится им; оттого они судят или рассказывают слишком объективно для собственного интереса и не проходят молчанием того, о чем благоразумнее было бы умолчать, и т. д. Поэтому, наконец, они склонны к монологам и вообще проявляют некоторые слабости, которые действительно приближают их к безумию. То, что у гениальности и безумия есть такая грань, где они соприкасаются между собою и даже переходят друг в друга, — это часто замечали, и даже поэтическое вдохновение многие признавали видом безумия: «amabilis insania» называет его Гораций (Od. III, 4), «отрадное безумие» называет его Виланд во вступлении к «Оберону». Даже Аристотель, по свидетельству Сенеки (De tranqu. animi, 15, 16) сказал: «не было великого дарования, которое бы не имело примеси безумия». Платон, в приведенном выше мифе о темной пещере (Rep., 7), выражает это так:
