на что способен человек вообще, а не то, на что способен испытывающий данное желание индивидуум. Ввиду того, что поступок, как человеческое деяние, всегда требует известной обдуманности, и так как человек обыкновенно владеет своим разумом, т. е. действует сознательно, т. е. принимает решения в силу мысленных отвлеченных мотивов, — ввиду этого только поступок служит выражением умопостигаемой максимы поведения человека, результатом его сокровенного хотения и является как бы буквой слова, обозначающего его эмпирический характер, который сам представляет собою лишь временное выражение его умопостигаемого характера. Поэтому в нормальном состоянии духа только поступки обременяют совесть, а не желания и помыслы. Ибо только наши поступки составляют зеркало нашей воли. Упомянутые раньше, необдуманно и в слепом аффекте совершаемые поступки являются до известной степени чем-то средним между простым желанием и решением: поэтому искреннее раскаяние, которое однако тоже проявляется в поступке, может стереть их, как неудачный штрих, на картине нашей воли, — картине, которую представляет наш жизненный путь. Между прочим, в виде необычного сравнения, заметим здесь, что отношение между желанием и поступком имеет совершенно случайную, но точную аналогию с отношением между электрическим разряжением и электрическим заряжением.
В результате всего этого рассуждения о свободе воли и относящихся к ней предметах, мы находим, что хотя воля, сама по себе и вне явления, должна быть названа свободной и даже всемогущей, тем не менее в своих отдельных, освещенных познанием проявлениях, т. е. у людей и животных, она определяется мотивами, на которые характер каждого данного лица реагирует всегда одинаково, закономерно и необходимо. Мы видим, что человек, благодаря прившедшему отвлеченному, или разумному познанию, имеет перед животным то преимущество, что он может решать по выбору; но это делает его только ареной борьбы мотивов, не освобождая его от их господства; оттого хотя решение по выбору и обусловливает собою возможность полного обнаружения индивидуального характера, но ни в каком случае нельзя видеть в нем свободы отдельного хотения, т. е. независимость от причинного закона, необходимость которого распространяется на человека, как и на всякое другое явление. Таким образом, до указанной точки, а не дальше, заходит разница, которую разум, или познание с помощью понятий, устанавливает между человеческим и животным хотением. Но ка-
