отношениях, все же оно царит еще у него в качестве всеобщего народного верования и оказывает могучее влияние на жизнь, — ныне так же, как и четыре тысячи лет назад. Вот почему это non plus ultra мифического изображения изумленно приняли еще Пифагор и Платон, заимствовали его из Индии или Египта, чтили его, пользовались им и — кто знает, как сильно? — сами верили в него. Мы же теперь посылаем к браманам английских clergymen и ткачей-гернгутеров, чтобы из сострадания научить их уму-разуму и объяснить им, что они созданы из ничего и должны этому благодарно радоваться. Но с нами случается то же, что с пускающим пули в скалу. В Индии наши религии никогда не найдут себе почвы: древняя мудрость человечества не будет вытеснена событиями в Галилее. Напротив, индусская мудрость устремляется обратно в Европу и совершит коренной переворот в нашем знании и мышлении.
Но от нашего не мифологического, а философского описания вечного правосудия перейдем теперь к родственным ему соображениям об этическом значении поведения и совести, которая представляет собою лишь чувство этого значения. Я только хочу сперва обратить здесь внимание еще на две особенности человеческой природы, которые могут способствовать уяснению того, до какой степени всякий сознает — по крайней мере, в виде смутного чувства — сущность этого вечного правосудия и его основу — единство и тождество воли во всех ее проявлениях.
Совершенно независимо от указанной цели, к которой стремится государство при наказании и которая служит основанием уголовного права, — не только потерпевшему, которого большей частью одушевляет жажда мести, но и совсем беспристрастному зрителю, после того как совершился злой поступок, доставляет удовлетворение тот факт, что лицо, причинившее другому страдание, само испытывает ту же меру страдания. Мне кажется, что здесь сказывается не что иное, как именно сознание вечного правосудия, — сейчас же однако искажаемое непросветленным умом, который, будучи погружен в principium individuationis, впадает в двусмыслицу понятий и от явления требует того, что свойственно только вещи в себе: он не видит, настолько оскорбитель и оскорбленный сами в себе одно и то же; он не видит, что это в них одно и то же существо, не узнавая самого себя в своем собственном проявлении, несет как муку, так
