всегда удовлетворяющего ее осуществления для нее не бывает. Она похожа на бочку Данаид: нет для нее высшего блага, нет абсолютного добра, а есть всегда только благо временное. Если же нам хочется все-таки наградить почетной ролью, как заслуженного воина, старое выражение, с которым по привычке не желаешь совсем расстаться, то можно, выражаясь тропически и фигурально, назвать абсолютным благом, summum bonum — полное самоустранение и отрицание воли, истинную безвольность, которая одна навеки утоляет и укрощает порывы желания, одна сообщает довольство, уже ненарушимое, одна освобождает от мира; о ней мы скоро будем говорить в самом конце нашего рассуждения. Ее одну можно рассматривать, как единственное радикальное средство от болезни, по отношению к которой все другие блага — только паллиативы, только успокоительные. В этом смысле греческое τελος как и finis bonorum, даже еще лучше подходят. Вот что я считал нужным сказать о словах доброе и злое, — а теперь к делу.
Если человек, по всякому поводу и когда ему не мешает какая-нибудь внешняя сила, склонен совершать несправедливость, то мы называем его злым. Согласно нашему объяснению несправедливости, это значит, что такой человек утверждает не только волю к жизни, как она проявляется в его теле, но и заходит в этом утверждении так далеко, что отрицает волю, проявляющуюся в других индивидуумах; это сказывается в том, что он требует их сил на служение своей воле и старается подавить их бытие, если они препятствуют стремлениям последней. Конечным источником этого служит высокая степень эгоизма, сущность которого объяснена выше. Здесь сразу можно заметить две вещи: во-первых, то, что в подобном человеке проявляется необычайно-сильная, идущая далеко за пределы утверждения его собственного тела воля к жизни; и во-вторых, то, что его познание, всецело отдавшееся закону основания и охваченное principio individuationis, непоколебимо остается при обусловленной этим принципом разнице между его собственной личностью и всеми другими, — вот почему он ищет только собственного благополучия, совершенно равнодушный к благу всех других: напротив, эти другие для него вполне чужды и отделены от его собственного существа глубокой пропастью; он видит в них только бесплотные тени, лишенные всякой реальности. И эти два свойства являются основными элементами злого характера.
Такая могучая напряженность хотения уже непосредственно и
