убеждении, что будущая жизнь воздаст ему за это десятерицей, или употребляет ту же сумму на улучшение своего поместья, которое будет приносить ему хотя и поздний, но тем вернейший и выгоднейший доход; и убийцей, наравне с бандитом, убивающим за плату, является и тот, кто благочестиво возводит на костер еретика; смотря по внутренним побуждениям, убийцей является даже и тот, кто в Святой Земле умерщвляет турок, — если он поступает так собственно потому, что надеется приобрести себе этим местечко в раю. Ибо о себе одних, о своем эгоизме пекутся такие люди, как и бандит, от которого они отличаются только нелепостью средств. Как уже сказано, извне можно подойти к воле только с помощью мотивов, а последние меняют лишь способ проявления воли, но вовсе не ее самое. Velle non discitur.
В добрых делах, свершитель которых ссылается на догматы, надо всегда различать, действительно ли последние служат здесь мотивом, или же, как я выше сказал, они являются только фиктивным отчетом, каким этот человек хочет удовлетворить свой собственный разум, — отчетом о добром деле, которое вытекает совсем из другого источника, которое он совершает потому, что он добр, но которого не может объяснить надлежащим образом, не будучи философом и все-таки желая философски объяснить свой поступок. Однако найти это различие очень трудно, потому что оно сокрыто в глубине души. Поэтому мы почти никогда не можем сделать правильной моральной оценки поведению других и очень редко можем оценить свое собственное. Поступки и нравы отдельной личности и народа могут очень модифицироваться догматами, примером и привычкой. Но сами по себе все поступки (opera operata) — это лишь пустые образы, и только помыслы, которые внушают их, дают им этическое значение. Последнее же может быть совершенно тождественным при весьма различных внешних проявлениях. При одинаковой степени злобы один может умереть на плахе, другой — спокойно в лоне своей семьи. Одна и та же степень злобы может выражаться у одного народа в грубых чертах, в убийстве и каннибализме; у другого же, напротив, она сказывается en miniature, тонко и скрыто, — в придворных интригах, притеснениях и всякого рода коварствах: сущность остается та же. Представим себе, что совершенное государство или даже безусловно и твердо исповедуемый догмат о наградах и наказаниях в загробной жизни предотвратит всякое преступление: в политическом отношении это дало бы много, в моральном — ни-
