ному представлению они ничего не прибавляют, к вещи же в себе неприложимы, и, следовательно, вся их роль сводится к мышлению этих «предметов представления» и превращению таким путем представлений в опыт. На самом деле всякое эмпирическое представление есть уже опыт; эмпирично же всякое представление, возникающее из чувственного ощущения: это ощущение рассудок относит посредством своей единственной функции (априорного познания закона причинности) к его причине, которая таким образом и представляется в пространстве и времени (формах чистой интуиции), как предмет опыта, материальный объект, пребывающий во всякое время в пространстве, — но и в качестве такого эта причина остается все же представлением, как и сами пространство и время. Если же мы хотим выйти за пределы этого представления, то перед нами возникает вопрос о вещи в себе, ответ на который представляет содержание всего моего сочинения, равно как и всей метафизики вообще. С указанным здесь заблуждением Канта стоит в связи и другая, уже осуждавшаяся мною ошибка его: именно, он не дает никакой теории возникновения эмпирического представления, но считает его просто данным, отождествляя его с чувственным ощущением, к которому прибавляет только формы времени и пространства, и объединяя то и другое под именем чувственности. Однако, из этого материала не выйдет еще никакого объективного представления: последнее безусловно требует отнесения ощущения к его причине, т. е. применения закона причинности, т. е. рассудка: ибо без этого ощущение остается все еще субъективным и не переносит объекта в пространство, хотя бы последнее и было ему, ощущению, придано. У Канта же рассудок не смеет применяться к наглядному представлению: он должен только мыслить, чтобы остаться в пределах трансцендентальной логики. В связи с этим стоит еще и третья ошибка Канта, — а именно та, что дать единственно-возможное доказательство правильно сознаваемого им априорного характера закона причинности, т. е. доказательство из самой возможности эмпирической интуиции, он предоставил мне, сам же приводит явно неверные аргументы, как я это показал в своем трактате о законе достаточного основания, § 23.
Из всего вышесказанного ясно, что кантовский «предмет представления» (2) складывается из того, что похищено частью у представления (1), частью — у вещи в себе (3). Если бы наш опыт действительно осуществлялся лишь благодаря тому, что рассудок применяет будто бы двенадцать различных функций, чтобы при
