женіямъ. Грубыя выраженія остаются безъ послѣдствій; надо устранять только грязныя мысли.
Хотя стыдъ естественное чувство для рода человѣческаго, но отъ природы дѣти его не имѣютъ. Стыдъ родится вмѣстѣ съ познаніемъ зла, а такъ какъ дѣти не обладаютъ и не должны обладать этимъ познаніемъ, то откуда у нихъ возьмется чувство, которое является его послѣдствіемъ? Учить ихъ стыду и пристойности значитъ указывать имъ, что есть вещи постыдныя и непристойныя, значить внушать имъ тайное желаніе узнать эти вещи. Рано или поздно они доберутся до нихъ, и первая искра, которая коснется воображенія, безъ сомнѣнія ускоритъ пожаръ чувствъ. Кто краснѣетъ, тотъ уже виновенъ; истинная невинность ничего не стыдится.
Дѣти обладаютъ иными желаніями, чѣмъ взрослые; но, подверженные подобно имъ неопрятности, которая оскорбляетъ чувства, они могутъ на одномъ этомъ основаніи подчиняться тѣмъ же правиламъ приличія. Слѣдуйте духу природы, которая, помѣщая въ однѣхъ и тѣхъ же мѣстахъ органы тайныхъ удовольствій и органы отвратительныхъ потребностей, внушаетъ намъ однѣ и тѣже заботы въ различныхъ возрастахъ, то въ силу одной идеи, то въ силу другой; взрослому во имя скромности, ребенку во имя опрятности.
Я вижу лишь одно хорошее средство сохранить за дѣтьми невинность; оно заключается въ томъ, чтобы всѣ, окружающіе ихъ, относились къ ней съ любовью и уваженіемъ. Иначе, всякая сдержанность, которую пытаются соблюдать съ ними, рано или поздно выдастъ себя; улыбка, мимолетный взглядъ, нечаянный жестъ скажутъ уму все, о чемъ умалчивалось въ разговорахъ съ ними; чтобы узнать объ этомъ, имъ достаточно замѣтить, что отъ нихъ скрывали это. Утонченность манеръ и выраженій, которой придерживаются въ сношеніяхъ другъ съ другомъ учтивые люди, предполагаетъ свѣдѣнія, которыхъ у дѣтей не должно быть, и потому совершенно неумѣстна съ ними; но если дѣйствительно уиажаютъ ихъ простоту, то легко находятъ, разговаривая съ ними, подходящія для нихъ выраженія. Есть извѣстная наивность языка, которая идетъ и нравится невинности; вотъ настоящій тонъ, который отвращаетъ ребенка отъ опаснаго любопытства. Говоря съ нимъ просто обо всемъ, не внушаютъ ему подозрѣнія, что остается еще что-то недосказанное. Соединяя съ грубыми словами непривлекательныя идеи, которыя ему доступны, угашаютъ первый огонь воображенія; ему не запрещаютъ произносить эти слова и имѣть эти идеи; но внушаютъ къ нимъ отврашеніе, безъ вѣдома для него самого. И отъ сколькихъ замѣшательствъ эта наивная свобода спасаетъ тѣхъ, которые, извлекая ее изъ собственнаго сердца, всегда говорятъ то, что нужно сказать, и всегда говорятъ это такъ, какъ чувствовали.
Какъ дѣлаются дѣти? Щекотливый вопросъ, который довольно естественно возникаетъ у дѣтей; а нескромный или осторожный отвѣтъ на него можетъ иногда имѣть рѣшаюшее значеніе для ихъ нравственности и здоровья на всю жизнь. Самый короткій способъ отдѣлаться отъ него, не обманывая ребенка, какой только можетъ придумать мать, это приказать ребенку замолчать. Онъ былъ бы хорошъ, если-бъ ребенка пріучили къ нему заблаговременно въ безразличныхъ вопросахъ, такъ чтобы онъ не могъ заподозрить
