дой, любовью, я прочно коренюсь в том исповедании, в котором был воспитан с младенческих лет. Эта привязанность, однако, была для меня не помехой, а подспорьем к тому, чтобы понимать умом и чувством религиозную жизнь тех многих, отчасти очень близких мне людей, с которыми меня сводила судьба. Мало того, могу сказать по совести, что я мог отдаваться религиозному чувству, испытывать религиозный подъем даже в турецком тюрьбэ, но за то никогда не удавалось мне познавать ни того, ни другого в вольнодумческой крематории" (печь для сжигания трупов): (Ф. Ф. Зелинский. Религия эллинизма, Петербург (почему не Петроград) 1922 г., стр. 1—13).
Мы привели эту исповедь профессорской души для того, чтобы читатель из рабочих и крестьян видел, как эти господа, сами пропитанные насквозь отжившими верованиями прошлого, менее всего годятся для того, чтобы, воспитать новое поколение рабочих и крестьян. Для господствующих классов, для которых до настоящих дней и писал свое иссле^ дование профессор Зелинский, а также епископ Макарий (разницы между ними, как видите, нет никакой), нужны были эти тайны, которых не должен касаться простой смертный, как в раю еврейских богов «элоимов» люди из племени «Адама» не должны были кушать запрещенных яблок дерева жизни и дерева познания добра и зла. Пролетарская революция срывает и не такие завесы. Освобожденный от религиозного обмана человеческий ум должен сорвать эти завесы, раскрыть перед взором трудящихся эти тайны, показать, как на всевозможных Олимпах, Парнасах, Синайских и других горах созданы были усилиями жрецов,— прародителей профессоров Зелинских и митрополитов Макариев,— прочные крепости темноты, невежества и духовного человеческого рабства.
Показать, что за этими крепостями прячется—такова наша задача.
В настоящей работе принимали участие «свердловские безбожники»,—так называю я кружок по изучению истории религий, с которым я работаю в Свердловском Университете. Большая часть книги написана заново; то, что вошло из
