варищамъ — всѣмъ имъ, толпившимся около мнея. Мое освобожденше тѣмъ болѣе было неожиданно, что весь вздоръ, которымъ начинила Настасья Александровна Дмитрія, былъ распускаемъ и удостовѣрялся и въ департаментѣ генеральнаго штаба, и разскзаъ этотъ былъ внесенъ въ департаментъ на другой, ежели не въ самый же день ареста и кѣмъ же? Офицеромъ генеральнаго штаба, Циммерманомъ, нынѣ корпуснымъ командиромъ, а тогда штабсъ-капитаномъ, который въ подтвержденіе достовѣрности источника, изъ которая имъ почерпнуты были эти свѣдѣнія, ссылался на полиціймейстера Поля (обращаю вниманіе на этотъ источникъ, такъ какъ полиійместеръ есть органъ министерства внутреннихъ дѣлъ). Послѣдствіемъ моей поѣздки въ департаментъ было, что начальство уговорило меня сдѣлать визиты каждому изъ членовъ комиссіи за ходатайство о моемъ освобожденіи. Хотя, по правдѣ сказать, какъ тогда, такъ и теперь, не пониаю, за что было благодарить гг. членомъ коммиссіи; но въ благодраность за радушный и сочувственный, пріемъ сдѣланный мнѣ, я согласился, тѣмъ болѣе, что къ двумъ изъ нихъ поневолѣ приходилось ѣхать: къ Дубельту за свидѣтельствомъ на полученіе отъ Траншеля моихъ вещей, а къ Набокову за деньгами и вещами, оставленными въ крѣпости.
Пріѣзжаю къ Дубельту. Эта старая лиса встрѣчаетъ меня съ распростертыми объятіями, — какъ я радъ, капитанъ, что я вижу васъ свободнымъ, у меня сердце болѣло, видя васъ въ заключеніи, вы внушили во всѣхъ насъ такую къ себѣ симпатію, какъ вы держали себя во все время, что мы всѣ были рады, получивъ соизволеніе государя императора на ходатайство наше о вашемъ освобожденіи отъ суда и ареста…
Я воспользовался этой его фразой, чтобъ сказать, что я именно и хотѣлъ благодарить за ходатайство о моемъ освобожденіи и вмѣстѣ съ тѣмъ просить о выдачѣ мнѣ какого-либо пиьменнаго удостовѣренія, что я имѣю право получить мои вещи, хранящіеся у Траншеля.
— Вы свидѣтельство получите въ канцелярши, но я ещ хотѣлъ высказать какимъ уваженіем я проникнулся къ вамъ, и вы давно были бы выпущены, но главне васъ компрометировал знакомство съэ этимъ мошенникомъ Петрашевскимъ.
Меня возмутило нахальство Дубельта, осмѣлившагося такъ называть человѣка, котораго мизинца онъ не стоилъ, и рѣшившагося высказаь это человѣку, отъ котораго могъ не получить возраженія, полагая, что, просидѣвъ полгода въ крѣпости, онъ не будетъ сейчаъ же опять туда проситься, но въ этомъ случаѣ онъ ошибся. Я сообразилъ, что ежели по ходаатайству коммиссіи, шесть мѣсяцевъ производившей слѣдствіе, я, по Высочайшему повелѣнію, освобожденъ какъ невинный, то на другой же день не засадять меня снова, по единоличной волѣ Дубельта, тоже участвовавшаго въ ходатайствѣ объ освобожденіи меня, а потому
