ярко и трепетно освѣтило всю эту ужасную кровавую картину. Раненые, убитые, лошади, овцы, буйволы, оружіе, всякаго рода припасы — все это горѣло. Пальба уже прекратилась, но воздухъ продолжалъ оглашаться трескомъ ружейнаго огня: это лопались раскалившіяся въ пламени массы разсыпанныхъ патроновъ. Черезъ нѣсколько времени лейбъ-гренадерское знамя побѣдоносно развѣвалось на гребнѣ взятаго укрѣпленія.
Начальствовавшій въ Горнемъ Дубнякѣ Ахметъ-Хивзи-паша, видя, что, вопреки его желанію сдаться, бой все еще продолжается, самъ взялъ въ руки бѣлый флагъ и вышелъ съ нимъ впередъ, на брустверъ. Когда это было усмотрѣно, съ нашей стороны тотчасъ же подали сигналъ «слушайте всѣ», затѣмъ «отбой» — и послѣ этого дѣло немедленно прекратилось по всѣмъ линіямъ.
Какая радость, какое торжество охватило всѣ воинскія части, когда узнали онѣ, что Горній Дубнякъ взятъ и гарнизонъ его сдается военноплѣннымъ! Тысячи шапокъ полетѣли вверхъ, или очутились на штыкахъ высоко поднятыхъ ружей: «ура», какъ буря, носилось по всей окрестности; гвардейцы привѣтствовали, поздравляли другъ друга съ первымъ своимъ боемъ и первою гвардейскою побѣдою въ нынѣшнюю войну. Когда генералъ Гурко въѣхалъ въ толпу, кишившую въ редутѣ, солдаты, словно дѣти, въ радостномъ восторгѣ кинулись къ нему и хватали его стремя, колѣни, поводья.
— Скажите Государю, что мы сдержали свое слово!.. Пущай не сумлѣвается!.. Поддержимъ старую славу! — кричали они со всѣхъ сторонъ генералу.
Вдругъ появляется какой-то павловскій дѣтина, верхомъ на сѣрой маленькой турецкой лошадкѣ, ноги чуть не по землѣ волочатся, шапка на затылкѣ, курносая рожа осклаблена широчайшею улыбкою, мундиръ изорванъ въ клочья, въ рукѣ окровавленный штыкъ.
— Урра-а, ваши превосходительствы, ур-ра! — кричитъ онъ, потрясая своимъ штыкомъ, въ то время какъ маленькая лошаденька упрямится, брыкается подъ нимъ, бьетъ передомъ и задомъ, тщетно стараясь сбросить съ себя ражаго дѣтину.
— Ты что̀? Откуда? спрашиваютъ его.
