рой волѣ и утомленный каймакамъ, явились заптіи съ докладомъ, что хлѣбъ, мясо и фуражъ уже розданы войскамъ, что все обстоитъ благополучно, въ большомъ порядкѣ, нѣтъ никакихъ жалобъ и городъ совершенно доволенъ и спокоенъ. Вскорѣ послѣ этого телеграфъ далъ знать, что сообщеніе съ городомъ Чорлу чрезъ Константинополь открыто и что Чорлу занятъ русскими войсками. Тогда Сухомлиновъ сдѣлалъ запросъ: «кто изъ русскихъ генераловъ находится въ Чорлу?»
Отвѣтъ: «двое русскихъ пашей».
— «Какъ ихъ фамиліи!»
— «Одного называютъ Скобелевъ».
— «Передадутъ ли ему мою телеграмму»?
— «Скобелевъ живетъ въ городѣ, сейчасъ пошлемъ къ нему узнать на квартиру?»
Спустя полчаса телеграфъ застучалъ продолженіе:
— «Скобелевъ утромъ уѣхалъ впередъ, а есть другой паша съ очень трудною фамиліею».
Вопросъ: «Нельзя ли сообщить ее?»
Отвѣчаютъ: «Невозможно».
— «Почему невозможно»?
— «Слишкомъ много непроизносимыхъ шипящихъ звуковъ».
— «Неужели даже и для турецкаго языка невозможно!»
— «Невозможно».
Послѣ такого рѣшительнаго отвѣта явилось подозрѣніе, что турки врутъ и что Чорлу не занятъ нашими; тѣмъ не менѣе Сухомлиновъ потребовалъ передачи «трудной» фамиліи русскаго генерала.
Телеграфъ началъ передавать массу дѣйствительно неудобосочетаемыхъ буквъ, изъ которыхъ началось слагаться: «Шнят… княт… тшник… тсчник… оф… ковъ…».
Догадавшись, въ чемъ дѣло, Сухомлиновъ просилъ сообщить, какою частію этотъ генералъ командуетъ?
Отвѣтъ: «Онъ командуетъ какою-то частію съ нумеромъ 30-мъ на погонахъ».
Тогда Сухомлиновъ призналъ окончательно вѣроятною свою первоначальную догадку, что шнят-княтъ и т. д. есть начальникъ 30-й пѣхотной дивизіи генералъ Шнитниковъ. И
