— 233 —
башцикомъ, идутъ къ своей родинЬ, и о которыхъ поется въ старой народной пѣснѣ:
Въ барабапъ онъ бьетъ и бьстъ— Вотъ они ужъ у воротъ, Уличкой пошли знакомой,
Йаллери, треллсрей, траллера, [мо дорогой подружки дома.
Утромъ кости ихъ стоять, Какъ надгробныхъ камней рядъ, Барабанщикъ барабанить— Траллери, траллерей, траллера, Дѣвпца на милаго пусть взглянотъ.
Дѣйствительно, бѣдный французскій барабанщикъ казался полуистлѣвшимъ выходдемъ изъ могилы; это была какая-то маленькая тѣнь въ выпачканной, изорванной сѣрой шинели, мертвенное, желтое лицо, съ большими усами, грустно ни-еяэдавшими на поблѣднѣвшія губы, глаза были похожи на потухшія головешки, въ которыхъ осталось еще нѣсколько искръ... и несмотря на то, по одной только изъ этихъ искръ я узналъ Мопзіеиг Ье СгапД.
И онъ узналъ меня, и усадилъ меня съ собой на траву, и такъ сидѣли мы, какъ бывало, когда онъ на барабанѣ преподавалъ мнѣ фРанЦУзск*й языкъ и новую исторію. У него былъ тотъ же знакомый старый барабанъ, и я не могъ достаточно надивиться, какъ онъ спасъ этотъ инстру-ментъ отъ русскаго корыстолюбія. Онъ сталъ опять барабанить, какъ прежде, но уже ничего не говорилъ при этомъ. Зато, если губы его 'были мрачно сжаты, то тѣмъ больше высказывали глаза, побѣдоносно сверкавшіе въ то время, какъ онъ барабанилъ старые марши. Тополи около насъ задрожали, когда онъ снова заигралъ красный маршъ. И барабанилъ онъ такъ же опять, какъ прежде, про старыя битвы за свободу, про старыя сраженія, про дѣянія императора; и казалось, что барабанъ—самъ живое существо, радовавшееся, что можетъ высказать свое внутреннее на-слажденіе. Снова услыгаалъ я грохотъ пупіекъ, свистъ пуль, іпумъ сраженія, снова увидѣлъ геройское мужество гвардіи, снова увидѣлъ развѣваюіціяся знамена, снова увидѣлъ императора на конѣ... Но мало-по-малу въ веселые звуки эти прокрался унылый тонъ, изъ барабана вылетѣли звуки, въ которыхъ самое дикое ликованіе зловѣще смѣшивалось съ самымъ страшнымъ отчаяньемъ: точно побѣдный марпіъ
игрался вмѣстѣ съ похороннымъ, глаза Ле-Грана раскры-