Страница:Heine-Volume-2.pdf/324

Одинъ остроумный франдузъ—нѣсколысо лѣтъ назадъ эти слова представ шли бы плеоназмъ—назвалъ меня однажды «ип готапидие йёГгодие». Я питаю слабость ко всему, чтб умно, и потому, какъ ни зло было это прозвище, оно все-таки чрезвычайно позабавило меня. Оно очень мѣтко. Несмотря на мои опустошительные походы противъ романтики, самъ я все-таки всегда оставался романтикомъ и былъ имъ даже въ большей степени, чѣмъ самъ подозрѣ-валъ. Послѣ самыхъ смертоносныхъ ударовъ, нанесенныхъ мною увлеченно романтической поэзіей въ Германіи, меня самого охватила снова безграничная тоска по голубому цвѣтку въ мечтательномъ дарствѣ романтики, и я взялъ волшебную лютню, и запѣлъ пѣсню на нѣкогда столь любимые мотивы, н снова отдался всѣмъ чарующимъ преуве-лііченіямъ, всему опьянѣнію луннымъ свѣтомъ, всему цвѣ-тущему безумію соловья. Я знаю, что то была «послѣдняя свободная лѣсная пѣснь романтики», и я—ея послѣдній иоэтъ; мною оканчивается старая лирическая школа нѣм-девъ и въ то же время мною же открывается новая школа, новая нѣмецкая лирика. Это двойное значеніе приписы-ваютъ мнѣ нѣмецкіе историки литературы. Мнѣ не подо-баетъ подробно распространяться на этотъ счетъ, но могу сказать съ полнымъ правомъ, что въ исторіи нѣмецкой романтики я заслуживаю виднаго мѣста. Потому-то въ моей книгѣ «Бе ГАПетадпе», гдѣ я старался насколько возможно полнѣе представить исторію романтической школы, мнѣ слѣдовало бы поговорить также и о моей собственной особѣ. Такъ какъ я этого не сдѣлалъ, то получился пробѣлъ, исправить который мнѣ не легко. Составленіе своей собственной характеристики было бы дѣломъ не только очень щекотливымъ, но даже невозможнымъ. Выскажи я прямо

здѣсь все то хорошее, чтб могъ бы сказать о себѣ, я былъ