— 407 — •
зналъ; но изъ всѣхъ экскурсій своего ума онъ постоянно возвращался, какъ бы домой, къ исторга страданій Израиля, къ іёрусалимской Голгоѳѣ и къ маленькому палестинскому діалекту своихъ отцовъ, ради которыхъ онъ, можетъ-бытъ, и занимался семитическими языками предпочтительно пе-редъ всѣми другими. Эта черта была, конечно, самой выдающейся, самой важной въ характерѣ Людвига Маркуса, и ею обусловливаются его значеніе и его заслуга; ибо не только содѣянное нами, не только фактически выполненное при жизии, но и самое стреміеніе и особенно стремленіе, не увѣнчавшееся успѣхомъ, неудачное, безнлодное, но великодушное усиліе даетъ намъ право на уважсніе поелѣ смерти.
Другіе сганутъ, можетъ-быть, особенно превозносить и восхвалять покойнаго за ту поразительную массу знанін, і^торую онъ нагромоздилъ въ своей памяти; для насъ это не имѣетъ особенной цѣны. Откровенно говоря, такое вна-ніе вообще никогда не было намъ по вкусу. Все, что Мар-кусъ знать, онъ ■ зналъ не какъ нѣчто живое н органическое, а какъ мертвый историческій матеріалъ; вся природа представлялась ему окаменѣлой, и въ сущности онъ знать только исконаемыхъ и мумій. Къ этому присоединялось еще безсиліе художественной изобразительности, и когда онъ писалъ что-нибудь, то было жаль смотрѣть, какъ онъ тщетно бился, чтобы найти для излагаемаго необходимую форму. Поэтому всѣ статьи и даже книги, которыя онъ писалъ, были всегда тяжелы, неудобоваримы, безжизненны.
Кромѣ нѣсколькихъ лингвистическихъ, астрономическихъ и ботаническихъ сочиненій Маркусъ написалъ еще исторію вандаловъ въ Африкѣ и совмѣстно съ профессоромъ Дуис-бергомъ—еѣверо-африканскую географію. Послѣ него осталось въ рукописи огромнѣйшее сочиненіе объ Абпссиніи, которое, повидимому, составляло собственно работу всей его жизни, такъ какъ онъ еще въ Бердинѣ занимался Абис-снніей. Къ этой странѣ его привлекли, вѣроятно, главнымъ образомъ, изслѣдованія о фалашахъ—еврейскомъ племени, долгое время сохранявшемъ свою независимость въ абис-сиескихъ горахъ. Да, хотя знанія Маркуса распространялась на всѣ страны свѣта, но онъ все-таки лучше всего зналъ мѣстности леясаіцую за Лунными горами Эеіопіи, у скрытыхъ источниковъ Нила, и величайшей его радостью
было поймать Брюса, или, еще лучше, Гасоельквиста въ