— 503 —.
его открытымъ лицомъ. Здѣсь дворъ и палачъ сбросили съ себя послѣднюю маску, и зрѣлище вышло прозаическое. Можетъ-быть, Людовикъ произнесъ бы длинную христіан-скую рѣчь прощенія, если бы при первыхъ же словахъ его не начался такой сильный барабанный бой, что едва ли кто слыталъ его заявленія своей невинности. Величавыя слова: «Гііз йе заіпі Ьоиіз, топіе аи сіеі!», постоянно перефразируемыя Шатобріаномъ и его товарищами, вовсе не были произнесены на эшафотѣ, они рѣшительно не со-отвѣтствуютъ будничному прозаическому характеру добраго Эджеворта, въ уста котораго влагаютъ ихъ, а изобрѣтены они тргдаіннимъ журналистомъ Карломъ Гиссомъ, который и напечаталъ ихъ въ тотъ же день. Эта поправка, конечно, безполезна; вѣдь эти слова тоже находятся во всѣхъ учеб-никахъ, они давно уже выучены наизусть, и бѣднымъ школь-никамъ пришлось бы Сверхъ того улить наизусть, что эти слова никогда не были произнесены.
Нельзя отрицать, что Деларошъ, выставляя свою картину, не имѣлъ въ виду вызвать историческія сравненія, и какъ между Людовикомъ XVI и Карломъ I, такъ и между Кром-велемъ и Наполеоном* постоянно проводились параллели. Но, по-моему, сравненіе въ отношеніи къ обоимъ было несправедливо, потому что Наполеонъ остался свободенъ отъ ужаснаго обвиненія въ пролитіи крови (казнь герцога Эн-гіенскаго была только коварнымъ убійствомъ), Кромвель же никогда не доходилъ до того, чтобы заставить помазать себя на царство и, сдѣлавшись отступникомъ—сыномъ рево-люціи, заискивать коронованнаго родства съ цезарями... Оба, впрочемъ, чувствовали свою тайную вину. Бонапарте, который могъ сдѣлаться Вашингтономъ Европы, а едѣлался только ея Наполеономъ, всегда чувствовалъ себя неловко въ своей императорской пурпурной мантіи; республиканская свобода постоянно преслѣдовала его, какъ духъ убитой матери; онъ всюду слышалъ ея голосъ, даже ночью; она вы-рыйала его на ложѣ сна изъ объятій новой жены его, легитимности, и тогда онъ, съ бурей въ душѣ и.съ про-клятіями, пробѣгалъ по обширнымъ тюильрійскимъ заламъ, а когда потомъ утромъ, блѣдный и истомленный, приходилъ засѣдать въ государственномъ совѣтѣ, то все жаловался на идеологію, и .снова идеологію, очень опасную идеологію, и Корвизаръ качалъ головою.
Если и Кромвель тоже не могъ спать спокойно и ночью
брдилъ въ тревогЬ по Вайтгаллю, то не потому, чтобы,