ликой, какъ утверждалъ недавно великій герцогъ Баденскій. Напротивъ, именно эти географическія условія могли бы сіужить для республиканцевъ аргументовъ въ ихъ пользу, а что касается грозящей извнѣ опасности, то объединенная Гѳрманія представляла бы страшнѣйшую силу въ мірѣ, и народъ, который при самомъ сильномъ рабствѣ дрался всегда такъ превосходно, очень легко бы могъ, если бы состоялъ изъ однихъ республиканцевъ, превзойти въ храбрости и баш-кировъ, и калмыковъ, которыми намъ угрожаютъ. Но Гер-манія не можетъ быть республикой потому, что она по на-турѣ своей монархична, Франція же, наоборотъ, по натурѣ своей страна республиканская. Я не хочу этимъ сказать, чтобы у французовъ было больше республиканскихъ добро-дѣтелей, чѣмъ у насъ; нѣтъ, этихъ добродѣтелѳй и у французовъ не изобиліѳ. Я говорю только о натурѣ, о характерѣ, благодаря которому республиканство, и роялизмъ, и монархизму не только различаются между собой, но и проявляются, нріобрѣтаютъ право гражданства, какъ два явленія, проти-вололожныя въ самомъ корнѣ.
Роялизмъ народа по существу своему заключается въ томъ, что народъ чтить авторитеты, что онъ вѣритъ въ тѣхъ лицъ, который суть представители этихъ авторитетовъ, что въ силу этого довѣрія онъ привязанъ къ самой особѣ этихъ представителей. Республиканизмъ народа по существу своему заключается въ томъ, что республиканецъ не вѣритъ ни въ какой авторитетъ, что онъ чтитъ глубоко только законы, что отъ представителей этихъ законовъ онъ постоянно требуетъ отчета, наблодаетъ за ними съ недовѣріемъ, контролируете ихъ, что слѣдовательно онъ никогда не бываетъ привязанъ къ лицамъ, а напротивъ, чѣмъ выше они выдаются изъ народа, тѣмъ ревностнѣе онъ старается низвести ихъ съ этой высоты, принижая ихъ противорѣчіями, подозрѣніями, на-смѣшками и преслѣдованіями.
Въ этомъ отношеніи остракизмъ былъ самымъ реопубли-канскимъ учрежденіемъ, и тотъ аѳинянинъ, который подалъ голосъ за изгнаніе Аристида, «оттого, что его постоянно на-зываютъ справедливыми, былъ самымъ истымъ республи-канцемъ. Онъ не хотѣлъ, чтобы представителемъ добродѣ-тели явдялось одно лицо, чтобы это лицо, въ концѣ концовъ, не пріобрѣло болѣе важнаго значенія, чѣмъ законъ, онъ боялся авторитета имени; этотъ человѣкъ былъ величайишмъ гражданиномъ Аѳинъ, и то обстоятельство, что исторія
умалчиваетъ о его имени, какъ нельзя болѣе характеризует^