цѣпи, выступило провозвѣстникомъ новой весны міра и бросило поблѣднѣвшему церемоніймейстеру прошедшаго смѣ-лый вызовъ: «АИег йігѳ & ѵоіііе таііге, ^ие поиз зотгаез ісі раѵ 1а риіззапсе Іи реиріе еі ди'оп пе поиз еп агга-сЬега ^ие раг 1а йясе йез ЪаіоппеМез». Этими словами начинается французская революція; ни у одного буржуа не хватило бы духу произнести ихъ, языкъ гоіигіегз и ѵііаіпз былъ еще связанъ нѣмыми чарами старой покорности, и именно только во французскомъ дворянствѣ, въ этой безмѣрно дерзкой кастѣ, никогда пе чувствовавшей истиннаго почтенія къ королямъ, нашло новое время свой первый органъ.
Не могу не упомянуть, что меня недавно увѣряли, будто эти всемірнознаменитыя слова Мирабо принадлежали собственно графу Вольней, сидѣвшему рядомъ съ пимъ и подсказавшему ихъ ему. Я не думаю, чтобы эта легенда была совершенно лишена основанія, она отнюдь не противорѣ-читъ характеру Мирабо, который такъ же охотно заимство-валъ у своихъ друзей ихъ мысли, какъ занималъ у нихъ деньги, и котораго за это страшно ругаютъ во многихъ мемуарахъ, какъ, напримѣръ, Бриссо, и въ недавно вышед-шихъ Дюмона. Вслѣдствіе этого миогіе изъ его современ-никовъ сомнѣвались въ силѣ его ораторскаго таланта и признавали за нимъ только нѣкоторыя удачныя остроты и театральные эффекты на трибунѣ. Въ настоящее время трудно судить о немъ въ этомъ отношеніи. По свидѣтель-ству его живыхъ современниковъ, которыхъ можно еще разспросить о немъ, обаяніе его рѣчи заключалось не столько въ его словахъ, сколько въ его личности вообще. Въ особенности, когда онъ говорилъ тихо, удивительный звукъ его голоса вызывалъ трепетъ; въ немъ слышалось шипѣніе змѣй, невидимо ползавшихъ подъ ораторскими цвѣтами. Если же имъ овладѣвала страсть, онъ становился неотразимъ. О г-жѣ Сталь разсказываютъ, что она сидѣла на хорахъ въ Національномъ Собраніи, когда Мирабо во-шелъ на трибуну, чтобы говорить противъ Неккера. Само собой разумѣется, что дочь, такъ благоговѣвшая, какъ она, передъ своимъ отцомъ, была полна бѣшенства и негодо-ванія противъ Мирабо; но эти непріязненныя чувства исчезали по мѣрѣ того, какъ она его слушала, и наконецъ, когда гроза его рѣчи разразилась въ самомъ ужасающемъ великолѣпіи, когда ядовитыя молніи сверкнули изъ его
глазъ, когда изъ его души грянули потрясающіе міръ рас-