— 211 —
хлыстомъ въ рукѣ, она похожа на тѣхъ рыцарскихъ жен-щинъ, которыя такъ мило свѣтятъ на насъ изъ волшебнаго зеркала старыхъ сказокъ и о которыхъ мы не можемъ рѣ-шить, чтб онѣ— изображеніѳ святыхъ или амазонки. Кажется, видъ этихъ чистыхъ чертъ благотворно подѣйство-валъ на меня; благоговѣйныя чувства проходятъ въ моей дупіѣ, я слышу голоса ангеловъ, невидимыя пальмы мира вѣготь, въ моей душѣ поднимается велпкій гимнъ, — но вдругь зазвенѣли надтреснутый струны арфы, и старушечій женскій голосъ квакаетъ: «Мы вьсмъ вѣнокъ дѣвичій твой» и т. д.
И вотъ цѣлый день не оставляетъ меня проклятая иЬспя. Она отравляетъ мнѣ лучшія мгновенія. Даже когда я сижу за столомъ, преподносится она мнѣ въ видѣ десерта пѣв-цомъ Гейнзіусомъ. Все послѣ обѣда меня душить «голубой іполкъ». Тамъ калѣка играетъ на шарманкѣ «дѣвичій вѣ-нокъ», здЬсь пилить его на скриикѣ слѣпой. Но настоящій гвалтъ начинается вечеромъ. Тутъ и свистятъ, и воютъ, и пищать, и гогочутъ — и все та же мелодія. По временамъ какой-нибудь вынившій студентъ или праиорщикъ завопить среди общаго жужжанія для разнообразія пѣсню Каспара или хорь охотниковъ, но «дѣвичій вѣнокт.» постояненъ; когда его окончилъ Одинъ, начинаетъ другой; онъ звучитъ мнѣ навстрѣчу изъ всѣхъ домовъ; каждый свищетъ его съ собственными варіяціями; мнѣ калсется даже, что собаки на улидѣ лаютъ его.
Какъ затравленный на смерть олень, я кладу вечеромъ мою голову на колѣни прекраснѣйшей пруссачки; она нѣжно гладить мои щетинистые волосы и піепчетъ мнѣ на ухо: «я люблю тебя, и твоя Лавиза будетъ вѣчно предана тебѣ»,—и она гладить и ласкаетъ до тѣхъ поръ, пока не сочтетъ, что я задремалъ, и тогда она начинаетъ тихо пѣть изъ Танкреда: «Послѣ столькихъ страданій», и я отдыхаю иослѣ столькихъ страданій, и рой милыхъ картинъ и зву-ковъ носится вокругь меня... но вдругь насильственное пррбужденіе отъ моихъ сновидѣній, и несчастная иоетъ: «Мы вьемъ вѣнокъ дѣвичій твой».
Въ безумномъ отчаяніи вырываюсь я изъ очарователь-нѣйшихъ объятій, снѣшу внизъ по узкой лѣстницѣ, прилетаю, какъ ураганъ, домой, бросаюсь, скрежеща зубами, въ постель, слышу еще, какъ старая кухарка возится со своимъ «дѣвичьимъ вѣнкомъ», и глубже укутываюсь въ одѣяло.
Вы понимаете теперь, мой милый, почему я васъ назвалъ
14*