— 315 — .
иначе., какъ на лирическое донкихотство. Швабская школа тоже косвенно содействовала благу нѣмецкой поэзіи. Если въ сѣверной Германіи могли появиться сильныя, здоровыя стихотворенія, то мы этимъ обязаны, можетъ-быть, швабской школѣ, которая притянула къ себѣ всю болѣзненную, хлорозистую, набожно сентиментальную мокроту нѣмецкой музы. Штутгартъ былъ какъ бы фонтанелью германской музы.
Приписывая величайшія заслуги въ области, драмы, романа и пѣсни упомянутому великому тріумвирату, я далекъ отъ того, чтобы порицать поэтическое достоинство другихъ великихъ поэтовъ. Нѣтъ ничего безсмысленнѣе вопроса, который изъ поэтовъ стоить выше другихъ. Пламя есть пламя, и вѣсъ его не опредѣляется ни фунтами, ни унціями. Только плоскій, лавочный умъ желаетъ взвѣсить геній на своихъ грязныхъ вѣсахъ, на которыхъ онъ взвѣшиваетъ и сыръ. Не только изъ древнихъ, но и изъ новѣйшихъ поэтовъ многіе создали такія стихотворенія, въ которыхъ пламя поэзіи вспыхиваете такъ же ярко, какъ и въ образцовыхъ произве-деніяхъ Шекспира, Сервантеса и Гёте. Но три этихъ имени соединены какою-то таинственною связью. Въ этихъ произ-веденіяхъ проглядываете родственный духъ; въ нихъ вѣетъ вѣчная кротость, подобно дыханію Бога; въ нихъ цвѣтетъ цѣломудренность природы. Напоминая Шекспира, Гёте постоянно напоминаетъ и Сервантеса, и съ этимъ послѣднимъ онъ сходенъ мельчайшими подробностями въ стилѣ, тою прозой, которая оттѣнена самою нѣжной и безобидной ироніей. Сервантесъ и Гёте похожи другъ на друга даже недостатками своими: многословіемъ рѣчи, длинными періодами, иногда у нихъ встрѣчающимися и которые такъ похожи на поѣздъ королевскихъ экипажей. Не рѣдко сидитъ только одна единственная мысль во всемъ такомъ растянутомъ пе-ріодѣ, который, подобно большой золотой придворной ка-ретѣ съ шестью разукрашенными лошадьми, величественно подвигается впередъ. Но эта единственная мысль всегда заключаете въ себѣ нѣчто очень высокое, если не самого государя.
О духѣ Сервантеса и о вліяніи его книги я могъ упомянуть лишь весьма кратко. Еще менѣе могу я распространиться о собственно художественномъ достоинствѣ его романа, ибо это заставило бы меня вдаться въ разсужденія, которыя завели бы слишкомъ далеко въ область эстетики.
Здѣсь для меня возможно обратить лишь вообще вниманіе