одно съ ними, но въ такомъ же родѣ, въ какомъ громо-отводъ состоитъ въ заговорѣ съ молніею». Этотъ ложный брать, при всей своей двуличдости, былъ и олицетворенная неспособность, и такъ какъ онъ считался поэтомъ, то про-заикамъ представлялся снова случай подсмѣяться надъ тѣмъ, чтб выходить, когда поэту поручаютъ управленіе государственными дѣлами. Нѣтъ, вы ошибаетесь; великіо поэты были часто и великими государственными людьми; музы совершенно неповинны въ правительственной немощи двуличнаго человѣка, да еще вопросъ—поэзія ли то, чему удивляются въ немъ французы. Его изысканное красно-рѣчіе, его блестящее изложеніе напоминають скорѣе ритора, чѣмъ поэта. Несомнѣнно то, что этотъ сЬапіге (ГЕІоаІі грѣшилъ не чрезмѣрнымъ изобиліемъ иоэзіи; онъ не что иное, какъ лирическій честолюбецъ, который въ стихахъ постоянно наводилъ скуку, а въ прозѣ надувалъ.
Я не имѣю, конечно, надобности указывать, что только 20-го декабря 1852 г. французскій народъ получилъ полное удовлетвореніе, посредствомъ котораго можетъ быть вполнѣ залѣчена старая рана его иострадавшаго національнаго чувства. Я оть всей души сочувствую этому тріумфу, такъ какъ отъ всей души скорбѣлъ прежде и о пораженіи. Я самъ ветеранъ, самъ инвалидъ съ оскорбленнымъ сердцемъ, и понимаю ликованіе бѣдныхъ инвалпдовъ. Къ этому присоединяется еще злорадство, вызываемое тѣмъ, что я читаю всѣ мысли на лицахъ нашихъ старыхъ враговъ, которые притворяются радостными, тогда какъ на сердцѣ у нихъ кошки скребуть. Не новый человѣкъ сидитъ теперь на французском!» престолѣ, но тотъ самый Наполеонъ Бонапарте, котораго Священный Союзъ объявилъ опальнымъ, съ которымъ онъ велъ войну и котораго, какъ ему казалось, низложилъ и умертвилъ. Онъ все еще ясивъ, все ещо царствуетъ, ибо какъ въ старой Франціи никогда не уми-ралъ король, такъ въ новой Франціи никогда не умираетъ императоръ—и именно тѣмъ, что имя его теперь—Наполеонъ III, онъ протестуете противъ мнѣнія, что царство-ваніе его кончилось; иноземныя лее державы, признавая нынѣшняго императора подъ такимъ именемъ, даютъ удовлс-твореніе французскому національному чувству посредствомъ столько же благоразумная, сколько справедливая заглажи-ванія прежняго оскорбленія.
Послѣдствія такого удовлетворенія безконечны и безъ
сомнѣнія будутъ благодѣтельны для всѣхъ народовъ Европы,