ч
ЛЕВЕ-ВЕЙМАРСЪ.
Когда я пользовался для различныхъ статей талантомъ покойнаго Леве-Веймарса, какъ переводчика, мнѣ не разъ приходилось удивляться, какъ онъ за все время нашего, сотрудничества, никогда не далъ мнѣ почувствовать мое незнавіе особенностей французскаго языка, или свое собственное лингвистическоз превосходство. Каждый разъ, какъ мы, послѣ нѣсколышхъ часовъ совмѣстной работы, наконецъ, улаживали переводъ, онъ хвалилъ мое близкое знакомство съ духомъ французскаго языка такъ серьезно, съ такимъ, повидимому, изумленіемъ, что я, наконецъ, поне-волѣ вѣрилъ, что действительно перевелъ все самъ, тімъ болѣе, что тонкій льстецъ очень часто увѣрялъ, что онъ знаегь по-нѣмецки весьма слабо.
Дѣйствительно, у этого Леве-Веймарса, который зналъ нѣмецкій языкъ не хуже меня, была странность утверждать, что нѣмецкій языкъ ему совсѣмъ незнакомъ. Въ только-что появившихся «Мёшоігез (Тип Ъоиг^еоіз йе Гагіз» помѣ-щенъ очень забавный анекдотъ на этотъ счетъ.
Съ болыпимъ прискорбіемъ узналъ я, что въ некроло-гахъ, посвященныхъ памяти недавно умершаго Леве-Веймарса, о покойномъ отозвались весьма неблагосклонно и что даже старый товарищъ, въ продолженіе долгаго времени являвшійся каждый понедѣльникъ его блестящимь соперникомъ, высыпалъ на его могилу больше бурьяну, чѣмъ цвѣтовъ. И въ чемъ онъ упрекалъ Леве-Веймарса? Онъ разсказывалъ о страшномъ піумѣ, который произвела на мостовой идиллически спокойной гие Дез Ргёігез карета барона Леве-Веймарса, когда этотъ послѣдній, послѣ своего возвращенія изъ Багдада, сдѣлалъ визитъ редакціи «^игваі
Дез БёЬаіз». Эта карета была украшена гербами, везли ее