— 515 —
Это нагошинаетъ мнѣ утвержденіе одного космополита зоолога, провозглашающая обезьяну родоначальницею че-ловѣческаго рода; люди, но его мнѣнію, только образованный, даже черезчуръ образованный обезьяны. Если бы обезьяны могли говорить, то, вѣроятно, стали бы утверждать, что люди— только выродившіяся обезьяны, что человечество — испорченный обезьяній родъ, точно такъ же, какъ по мнѣніго гол-ландцевъ, нѣмецкій языкъ—испорченный голландскій.
Я говорю—-если бы обезьяны могли говорить, хотя въ неспособности ихъ къ тому нисколько не убѣжденъ. Негры на Сенегалѣ положительно увѣряютъ, что обезьяны совершенно такіе же люди, какъ мы, но умнѣе, потому что воздерживаются отъ рѣчей для того, чтобы ихъ не принимали за людей и не принуждали къ работѣ; что ихъ интересныя обезьяньи шутки не что иное, какъ хитрость, съ тою цѣлью, чтобы властелины міра сего не сочли ихъ годными для эдашатированія, какому они подвергаютъ нашего $рата.
Такое отреченіе отъ всякаго тщеславія даю бы мнѣ весьма высокое понятіе объ этихъ людяхъ, соблюдающихъ нѣмец-кое инкогнито и, быть-можетъ, насмѣхающихся надъ на-шимъ недоуміемъ. Они живутъ себѣ на свободѣ по своимъ лѣсамъ, никогда не отказываясь отъ первобытнаго состоя-нія. Они дѣйствительно могли бы съ полнымъ правомъ утверждать, что человѣкъ есть выродившаяся обезьяна.
Быть-можетъ, наши предки еще въ восемнадцатомъ вѣкѣ подозрѣваля нѣчто подобное и инстинктивно чувствуя, что наша гладкая ультрацивилизація болѣе ничего, какъ покрытая лакомь гнилость, и что человѣку необходимо возвратиться въ природѣ, старались снова приблизиться къ нашему коренному типу, природному обезьянству. Они сдѣлали все возможное, и когда, наконецъ, имъ, чтобы обратиться совершенно въ обезьяну, недостало только хвоста, они за-мѣнили этотъ недостатокъ косою. Такимъ образомъ, мода на косы—знаменательный симптомъ серьезной потребности, а де игра прихоти. Но я тщетно пытаюсь потряхиваніемъ моего колпака заглушить грустное чувство, овладевающее мною всякій разъ, когда мнѣ приходить на мысль мой покойный отецъ.
Изъ всѣхъ людей я никого такъ не любилъ на этой землѣ, какъ его. Онъ умеръ тому нагадь уже болѣе двадцати пяти лѣтъ. Я никогда не думалъ, что когда-нибудь лишусь его, и даже теперь едва могу вѣрить, что действительно его лишился. Вѣдь такъ трудно убѣждать себя въ смерти доро-
28*