Въ неишоноЁ ртранѣ
317
ноб амурской рыбы. Мнѣ ва папухъ листовато табаку въ1 и фунта, гольдъ далъ положительно полпуда свѣжей, сейчасъ вынутой изъ рыбы, бѣлужьей крупно-зернистой икры. Съ котелкомъ и съ запасными броднями, гдѣ голенище подвязывается къ ногѣ два рава, подъ колѣнками и надъ щиколкой, прибыль Бѣлыхъ къ мѣсту назна-ченія благополучно; провіантъ сдалъ въ цѣлости и сохранности. Сталъ отдыхать тутъ же подлѣ станицы, верстахъ въ трехъ, сидя передъ костромъ и своимъ котелкомъ. На огонь выходили съ берегу и И8ъ-за лѣсу гольды; садились съ нимъ рядомъ кой о чемъ помолчать; курили трубочки, сплевывали и, Боже сохрани,—не въ огонь, боясь его злаго духа. Изо всѣхъ, собравшихся глядѣть на чужой огонь дикарей, выдѣлился Одинъ; показалъ рукой на котелокъ и на свое сердце, — значить нравится. Посидѣлъ онъ тутъ, не спуская глазъ съ котелка, почмокалъ губами, спряталъ за пазуху трубочку — и ушелъ. Вскорѣ, опять его круглая фигура съ широкимъ лицомъ и грязной косой торчала на корточ-кахъ на прежнемъ мѣстѣ, когда котелокъ былъ опростанъ, снять съ огня и простылъ. Гольдъ то посмотритъ на него, то погладить его рукой, поласкаетъ и опять несетъ руку къ сердцу и прикла-дываетъ ее къ головѣ:—эначитъ надумалъ пріобрѣсти, и, притомъ, съ полною радостію и болыпимъ нетерпѣніемъ. Юнкеръ рукой отмахивается и показываетъ на лѣсъ: «вещь не продажная,—ступай, откуда пришелъ. Мнѣ самому она нужна и что я самъ безъ нея въ вапшхъ проклятыхъ пустынныхъ мѣстахъ буду дѣлать»?
Гольдъ полѣзъ эа пазуху,—вытащилъ соболя: просить за него, что ему понравилось, отдаетъ, что самому не нужно. Можетъ быть манджурскіе сборщики уже и пришли и обобрали ясачныхъ; этотъ соболекъ вольный и, вѣроятно, припрятанный. Взглянулъ юнкеръ на соболька, опять замоталъ головой и махну лъ рукой на лѣсъ.
На другой разъ гольдъ принесъ двухъ соболей—стало-быть хорошо понялъ дѣло: дотолковались,—теперь можно начать торговаться. Суетъ онъ шкурки одной рукой, а другой котелокъ придвигаешь. Взглянулъ юнкеръ на соболей: оказались изъ обыкновен-ныхъ амурскихъ,—мелкіе, рыжеватые, въ лавкахъ амурской ком-паніи цѣна имъ рубля четыре-пять (камчатскіе лучшіе стоили въ то время 20 руб. шкурка). Взглянулъ на шкурки, да по пути и въ глаза гольду: горятъ они дикимъ огонькомъ. А юнкеръ опять бѣлокурыми волосами трясетъ и кулакомъ показываетъ на шею: не послушаешься—выпровожу силой, угощу по русски, если еще въ жизни своей не пробовалъ.
Худо, должно быть, спалъ всю ночь гольдъ, потому что пришелъ ни свѣтъ-ни заря и настойчиво растолкалъ продавца. Показываетъ ему три шкурки, одну руку отъ сердца не отнимаешь и даже слезу пролилъ.
Видишь, какъ тебѣ приглянулся котелокъ: возьми его даромъ