- Испорченная жизнь — 359
художника, съ увлеченіемъ пропагандирующая художественно-страстное письмо Бѣлинскаго, съ увлеченіемъ, раздѣлявшямся въ свое время всею мыслившей Россіей? Единственно, что было Достоевскому ясно изъ области общественныхъ идеаловъ—это необходимость освобожденія крестьянъ. Художника возмущало это безобразное явленіе русской жиэни, и онъ, какъ раэсказываеть г. Ми-люковъ (М. 86), восторженно читалъ:
«Увижу-дь, о друвья, народъ не угнетенный И рабство падшее по манію Царя, И надъ отечествомъ свободы просвѣщенной Взойдетъ-ли наконецъ прекрасная заря»?
Молодой Достоѳвскій неуклонно слѣдовалъ идеалу, намѣченному Пушкинымъ и тѣмъ шелъ какъ разъ въ уровень съ лучшими людьми своего времени.
Вообще, Достоевскаго тянуло въ кружокъ Петрашевцевъ, какъ въ наиболѣе возможную для него интеллигентную среду, которая была нужна ему для пополненія своего далеко не законченная образова-нія. Это было для него тѣмъ болѣе необходимо, что лихорадочная литературная дѣятельность и масса завязавшихся отношеній,въ свяви съ довольно безпорядочной жизнью, не давали очнуться, задуматься и сколько нибудь серьезно слѣдить за ходомъ просвѣщенія. Онъ самъ пишетъ объ этой порѣ своей жи8ни тому же брату своему. «Ты не повѣришь, вотъ уже третій годъ литературнаго моего поприща я какъ въ чаду. Не вижу жизни, некогда опомниться; наука у ходить за невремѳньемъ. Хочется установиться. Сдѣлали мнѣ известность сомнительную и я не знаю, до которыхъ поръ пойдетъ этотъ адъ, тутъ бѣдность, срочная работа,—кабы покой»!! (П. 65).
А, между тѣмъ, петля затягивалась все туже и туже; наступали иногда даже моменты отчаянія, и Достоевскій писалъ: «Экъ, сколько труда и тягости равной нужно перенести сначала, чтобы устроить себя. Здоровье свое, напримѣръ, нужно пу.скать на авось, а Обезпеченіе чортъ знаетъ еще когда (ЭДцетъ» (П. 54). Ко всему этому у молодого автора было ясное убѣжденіе, что только блестящій успѣхъ могъ обезпечить правильное развитіе его таланта, и онъ съ горечью писалъ про себя: «Я тогда только могу по каэать, что я человѣкъ съ серцемъ и любовью, когда самая внѣшность, обстоятельства, случай, вырветъ меня насильно иэъ обыденной пошлости (П. 63).
Но случая этого не предвидѣлось. Напротивъ, съ ужасающей ясностью опредѣлялась перспектива кабалы у издателей, дающихъ деньги впередъ и абсолютная невозможность работать соп атоге. Въ такіе моменты впечатлительный чѳловѣкъ готовь разомъ покончить съ своимъ существованіемъ; если же ему жалко себя и своихъ силъ и вообще онъ отличается живучестью, тогда душа жаждетъ какого нибудь перелома, хоть бы даже въ худшую
9*