540
И. Н. Захарьинъ ——
рукой М. Н. Муравьева, было только-что подавлено вооруженное польское возстаніе. Я былъ въ то время очень еще молодымъ че-ловѣкомъ—мнѣ не было и 25-ти лѣтъ, край былъ мнѣ совершенно незнакомъ, никакихъ преду бѣжденій противъ поляковъ я не имѣлъ, и ѣхалъ я, поэтому, не безъ нѣкоторыхъ сомнѣній и колебаній въ душѣ, которыя, обыкновенно, сводились къ одному и тому жѳ мучительному вопросу: въ силахъ ли я буду и съумѣю ли принести какую нибудь пользу? Это—съ одной стороны. Съ другой же стороны—свойственная многимъ людямъ страсть «къ перемѣнѣ мѣстъ», желаніе попасть въ край, въ которомъ никогда не былъ, и, наконецъ, главное — надежда послужить, по мѣрѣ разумѣнія и силъ, русскому дѣлу, влекли меня въ этотъ край...
Самая дорога до Вильны не походила на такую же точно, по разстоянію, дорогу отъ Москвы до Петербурга, по которой я незадолго передъ тѣмъ проѣхалъ: начиная отъ Антонополя, около Динабурга, и дальше, лѣса, по обѣ стороны желѣвной дороги, были вырублены на довольно значительное пространство. Это, какъ я узналъ изъ распросовъ, было сдѣладо по расдоряжеиію Муравьева— въ огражденіе поѣздовъ отъ выстрѣловъ изъ лѣсной чащи, со стороны бывшихъ здѣсь повстанцевъ, въ 1863 году.
Внѣшній видъ пассажировъ нашего поѣзда носилъ на себѣ тоже довольно своеобразный характеръ: слышался гортанный еврейскій говоръ, тихій и осторожный шепотъ на польскомъ языкѣ, мелькало, порою, черное женское платье, съ бѣлою или свѣтло-сѣрою широкою каймою у подола, что означало «жа-лббу», трауръ «по ойчизнѣ», а можетъ быть, и по комъ нибудь изъ близкихъ, «крэвныхъ», утраченныхъ въ безумномъ мятежѣ; это возвращались изъ Петербурга польскія пани, нріѣзжавшія сюда ходатайствовать, въ болыпинствѣ случаевъ не безъ уснѣха, въ высшихъ сферахъ о помилованіяхъ или смягченіяхъ суровой участи виновныхъ лицъ, осуждѳнныхъ тогдашними военными судами, приговоры которыхъ конфирмовались Муравьевыми
Едва мы подъѣхали къ Динабургу, какъ убѣдились въ томъ, что находимся, действительно, въ краѣ, объявленномъ на военномъ положеніи: всѣ вагоны въ поѣздѣ были тотчасъ же ваперты на ключъ... Минуть черезъ десять, въ нашъ вагонъ вошли два жан-дармскимъ офицера въ сопровожденіи начальника станціи, воен-наго коменданта вокзала и нѣсколькихъ жандармскихъ унтеръ-офицеровъ—и попросили насъ предъявить свои паспорты и виды на жительство. Формальность эта продолжалась довольно долго; между пассажирами, неожидавшими этого требованія, произошла обычная суматоха и замѣшательство: одни имѣли паспорта при себѣ, а у другихъ они были въ сакъ-вояжахъ и даже въ багажѣ, сданномъ еще въ Петербурге. Началось отдѣлеше овецъ отъ
коз-лшцъ: нѣкоторыхъ «подозрительныхъ», особенно изъ числа нмѣв-