552
И. Н. Захарьинъ ——
былъ очень просто: въ обыкновенно» сюртукѣ съ генеральскими погонами, на которыхъ былъ вышить номеръ той дивиаіи, въ которой считался полкъ его имени; ни одного ордена не было на немъ. Въ правой рукѣ у него была толстая трость, на которую онъ сильно опирался. Вообще, онъ имѣлъ видъ совсѣмъ дряхлаго старика, раэ-битаго и болѣзнями, и годами, и надо было удивляться, к&къ этотъ расслабленный старикъ могъ работать въ сутки по 18-ти часовъ, принимая доклады съ 5-ти часовъ утра!..
Когда онъ обошелъ весь нашъ полукругъ, мы ожидали, что онъ выйдетъ въ сосѣдній залъ, гдѣ ожидала его гораздо бдлыпая часть просителей, нуждавшаяся въ немъ, очевидно, больше нашего; но онъ круто повернулъ къ дверямъ кабинета, пригласилъ, на-ходу какого-то генерала изъ числа представлявшихся и, вмѣстѣ съ нимъ, исчезъ изъ напшхъ глазъ. Когда мы проходили чреэъ большой залъ, то видѣли, что двое адъютантовъ Муравьева отбирали заготовленный ему прошенія; всей этой публикѣ было объявлено, что генералъ-гу-бернаторъ, по неимѣнію времени, не можетъ къ нимъ выйти... Тяжелое и жалкое чувство произвели на меня эти отверженные просители; между ними были сѣдые старики, масса дамъ, съ опухшими и красными отъ слевъ глазами, были и несчастный дѣти... Все это держало въ дрожащихъ рукахъ «прошенія»—о помилованіи, о смяг-ченіи участи виновныхъ, судившихся въ военныхъ судахъ, объ освобождены имѣній отъ наложенныхъ на нихъ конфискацій и секве-стровъ...
Когда мы уже одѣвались въ передней, то большинство нашей публики (официальной) утверждало, что Муравьевъ потому не вы-шелъ въ сосѣдній залъ, что, недѣли ва двѣ передъ этимъ, тайная полиція Вильны пронюхала о новомъ, готовящемся, будто бы, на него покушеніи и предупредила его быть осторожнымъ. На сколько вѣренъ этотъ фактъ, я не знаю; но одно ивъ штабныхъ при Му-равьвѣ лицъ передавало мнѣ на другой день, что подобное поку-шеніе, действительно, вещь очень возможная въ Вильнѣ, даже и теперь, по прошествіи почти года со времени подавленія мятежа въ краѣ; что мѣсяцевъ пять назадъ, въ числѣ просительницъ явилась молодая и изящно одѣтая дѣвушка-полька и, съ прошеніемъ въ рукахъ, ожидала Муравьева въ этомъ же болыпомъ валѣ; но Одинъ ивъ агентовъ полиціи далъ знать во дворецъ, всего за нѣ-сколько минутъ до выхода Муравьева въ эалъ, что въ числѣ про-сительницъ имѣется новѣйшая Шарлота Кордэ... Пригласили, по указашю агента, эту барышню въ особую комнату, обыскали ее и нашли при ней маленькій кинжалъ; но она не созналась въ готовящемся покушеніи, и имѣніе при себѣ кинжала объяснила привычкою, усвоенною во время террора, носить при себѣ оружіе. Исто-рію эту я слышалъ впослѣдствіи не разъ, въ Могилевской и
Минской губерніяхъ, изъ разныхъ источниковъ; по польскому варіанту,