братьевъ, я ни въ одномъ товарищѣ не находилъ тѣхъ понятий, съ которыми я свыкся, и которыя были необходимы для того, чтобы мы могли понимать другъ друга. Они разсказывали про какихъ[-то] отцовъ съ бородами, которые никогда ихъ не ласкали, про матерей, которыя боялись мужей, и которыхъ били. Я ничего этаго не понималъ, а что понималъ, то было мнѣ противно. Особенно же отталкивало меня какъ отъ воспитателей, такъ и отъ воспитанниковъ, это недостатокъ изящества физическаго и моральнаго. Даже не было того, что замѣняетъ моральное изящество, теплоты[1] [52] сердечной, или, ежели она и была, то подъ такой грубой корой, что я никакъ не могъ откопать ее.
Сколько разъ старался я — дѣтскому сердцу необходимо чувство — сойдтись съ кѣмъ нибудь или хоть издали полюбить — я не могъ. Наружныя проявленія чувства не были согласны съ тѣми, которыя я привыкъ видѣть у maman. Ничтожное обстоятельство разрушало планъ огромнаго чувства. Мнѣ надо было или забыть maman и ея любовь, или привыкнуть къ тому, что меня окружало, но на это нужно было время, или въ пору, самую пылкую, когда душа ищетъ предмета, на который бы изливать весь запасъ любви, уединиться отъ окружающаго свѣта, презирать его и жить одними воспоминаніями. Я выбралъ послѣднее, хотя и самое трудное. Этому выбору, признаюсь, содѣйствовало дурное чувство, гордость. Я учился дурно, отъ лѣни и отъ того, что воля моя была устремлена на то, чтобы, несмотря на частыя искушенія, удержать себя въ этомъ отдаленіи отъ всѣхъ, и не было достаточно, чтобы употребить усилія на занятія. Какъ мнѣ не толковали, что мнѣ ученіе необходимо для той карьеры, къ которой я готовлюсь, я самъ не зная, почему, не вѣрилъ, чтобы я когда-нибудь былъ купцомъ. Володя учился прекрасно, съ товарищами былъ гордъ и вмѣстѣ съ тѣмъ водился съ ними, и его уважали. Стоило только разъ взглянуть на весь классъ, чтобы сказать, что онъ былъ первый морально изъ всѣхъ. Васинька игралъ самую жалкую роль. Способности собственно учиться у него были хорошія, но онъ былъ лѣнивъ и тщеславенъ, въ обращеніи съ товарищами онъ подражалъ то мнѣ, то Володѣ, то онъ никого знать не хотѣлъ и удалялся отъ всѣхъ, но этотъ манёвръ не удавался ему. Меня за это уважали, потому что я для всѣхъ былъ тайной — я никогда не пробовалъ ни играть, ни повѣсничать съ ними. «Почемъ знать, думали они, [53] можетъ быть онъ не хуже или лучше насъ можетъ это все сдѣлать, но не хочетъ, потому что онъ очень уменъ». Неразвитые опытностью умы всегда предполагаютъ въ спокойствіи силу и умъ и уважаютъ его. Вася же послѣ того, какъ, стараясь стать на уровень ихъ въ повѣсничаніи и играхъ и не бывъ въ состояніи достигнуть этаго, отчуждался отъ нихъ
- ↑ Поперек текста на стр. 51 рукописи написано: Нат[алья] Савиш[на].
