отличился». — «Можно бы послать Князю», робко и улыбаясь замѣтила покровительствуемая бабушкой рябая родственница, сидѣвшая на концѣ стола. (Она была московская старожилка.) — «Что вы, моя милая», сказала бабушка: «на Мясницкую?... A propos»,[1] сказала она: «Кнезь Иванъ Иванычъ отдалъ мнѣ нынче ложу въ театръ ⟨«Аскольдову могилу», свези вечеромъ дѣтей, Pierre». Папа сказалъ, что непремѣнно воспользуется ложей.⟩ А рябая родственница сказала: «верхомъ бы въ мискѣ еще тепленькій довезли. Вотъ Княгиня И. В. всегда посылаетъ верхомъ[2] да еще къ Сухаревой башнѣ». Всѣ обратили вниманіе на рябую родственницу. — «Полноте, М. И.», сказалъ, добродушно улыбаясь, папа.
Мнѣ кажется, что Сережа былъ жестокъ по ложному point d'honneur,[3] желая показать свое молодечество, а я потому, что было бы свыше силъ моихъ не подражать ему. Главная же причина, мнѣ кажется, была вотъ въ чемъ.
Особенность дѣтскаго характера состоитъ въ стремленіи генерализировать всѣ понятія, приводить ихъ къ одному общему началу, — стремленіе, происходящее отъ недостатка развитія умственныхъ способностей.
Дитя никакъ не можетъ себѣ представить, чтобы могла быть вещь, хорошая съ одной стороны и дурная съ другой. То качество въ вещи, которое первое поразило его, онъ принимаетъ общимъ качествомъ всей вещи. Въ отношеніи къ людямъ дитя составляетъ себѣ понятія о нихъ по первому наружному впечатлѣнію. Ежели лицо произвело на него впечатлѣніе смѣшное, то онъ и не подумаетъ о хорошихъ качествахъ, которыя могутъ быть соединены съ этой смѣшною стороною; но уже о всей совокупности качествъ лица составляетъ самое дурное понятіе. Это самое было со мною въ отношеніи бѣднаго Грапа. «Ежели онъ такъ смѣшонъ, то онъ вѣрно дурной мальчикъ, а ежели онъ дурной мальчикъ, то не стоитъ и думать о томъ, хорошо ли ему или дурно; и слѣдовательно можно дѣлать съ нимъ всякія гадости».
Ежели разсужденіе это не оправдываетъ меня, то пусть же служитъ оно доказательствомъ тому, что, раскаиваясь въ своемъ поступкѣ, я теперь очень желалъ бы чѣмъ-нибудь оправдать его.
Я на бульварѣ не обратилъ вниманія на самую Валахину, но теперь, хотя она была уже среднихъ лѣтъ, лицо
