миловидная женщина, очень дурно и безвкусно одетая. Признав этих лиц за Русских, Кити уже начала в своём воображении составлять о них прекрасный и трогательный роман. Но княгиня, узнав по Kurliste,[1] что это был Левин Николай и Марья Николаевна, объяснила Кити, какой дурной человек был этот Левин, и все мечты об этих двух лицах исчезли. Не столько потому, что мать сказала ей, сколько потому, что это был брат Константина, для Кити эти лица вдруг показались в высшей степени неприятны. Этот Левин возбуждал в ней теперь своею привычкой подёргиваться головой непреодолимое чувство отвращения.
Ей казалось, что в его больших страшных глазах, которые упорно следили за ней, выражалось чувство ненависти и насмешки, и она старалась избегать встречи с ним.
Был ненастный день, дождь шел всё утро, и больные с зонтиками толпились в галлерее.
Кити ходила с матерью и с московским полковником, весело щеголявшим в своём европейском, купленном готовым во Франкфурте сюртучке. Они ходили по одной стороне галлереи, стараясь избегать Левина, ходившего по другой стороне. Варенька в своем темном платье, в черной, с отогнутыми вниз полями шляпе ходила со слепою Француженкой во всю длину галлереи, и каждый раз, как она встречалась с Кити, они перекидывались дружелюбным взглядом.
— Мама, можно мне заговорить с нею? — сказала Кити, следившая за своим незнакомым другом и заметившая, что она подходит к ключу, и что они могут сойтись у него.
— Да если тебе так хочется, я узнаю прежде о ней и сама подойду, — отвечала мать. — Что ты в ней нашла особенного? Компаньонка, должно быть. Если хочешь, я познакомлюсь с мадам Шталь. Я знала её belle-soeur, — прибавила княгиня, гордо поднимая голову.
Кити знала, что княгиня оскорблена тем, что г-жа Шталь как будто избегала знакомиться с нею. Кити не настаивала.
— Чудо какая милая! — сказала она, глядя на Вареньку,
- ↑ [по курортному списку,]
