Дело о студенте медицинской академии состояло в том, что молодой человек, два раза не выдержавший экзамена,[1] держал третий раз, и когда экзаминатор[2] не пропустил его и в третий раз, студент, видя в этом несправедливость, бросился на профессора с перочинным ножом, который он схватил на столе.[3]
— Поляк? — спросил Николай, в середине доклада прерывая Чернышева.
— Поляк, католик,[4] — отвечал Чернышев.
Николай уже был не в духе, упоминание же о поляках, которых он ненавидел[5] и боялся настолько, насколько он совершил по отношению их преступлений, — упоминание о том, что студент был поляк, вызвало в нем уже давно окрепшую и оправдываемую им[6] как государственную необходимость ненависть, и решение уже сложилось в его изломанной, больной, потерявшей всё человеческое, непросвещенной душе.
Николай слушал всё, держа своими большими белыми руками с одним золотым кольцом на безымянном пальце листы доклада и глядя[7] безжизненными глазами в лицо Чернышева.
— Подожди немного, — вдруг сказал он и закрыл глаза. — Ты знаешь?
— Знаю, Ваше Величество!
Чернышев знал, слышав это не раз от Николая, что, когда ему нужно решить какой либо важный вопрос, ему нужно было только сосредоточиться на несколько мгновений и что тогда на него находило наитие, и решение составлялось само собой, самое верное, и ему стоило только выразить его.
В сущности в эти минуты он думал только о себе, как бы ему сыграть наиболее величественную роль. Так он и теперь решил дело[8] о студенте поляке. Он взял доклад и на поле его
- ↑ Зачеркнуто: [на] который давал ему средство существования ему и его матери и малолетним сестрам
- ↑ Зач.: по мн
- ↑ Зач.: Николай выслушал и как будто задумался
- ↑ Зач.: Ваше Величество
- ↑ Зач.: всеми силами души, стараясь этой ненавистью (которая в его глазах была только государственной мудростью) покрыть все те погубленные им жизни человеческие, виновные только в том патриотизме, во имя которого он убивал и мучал их
- ↑ Зач.: ненависть и он
- ↑ Зач.: осоловелыми
- ↑ Зач.: об офицере в Корсуне, у которого бежал арестант. Он велел разжаловать его без выслуги в рядовые, соблюдая, как он думал, необходимый закон, но, чтобы выразить свое великодушие, он прибавил: «определить на Кавказ, может выслужить».