Старательный казак, как на беду, не отходил от тарантаса: «Народ городской, того гляди, утащут что». Как только Альбина выходила на двор, он подходил к тарантасу и что-нибудь из усердия оправлял в нем; перетягивал веревки, которыми был привязан ящик.
Альбина надеялась на ночь и предложила казаку идти спать в горницу. Но он сказал, что у него есть рыба и хлеб и что он ляжет в тарантасе.
Одна надежда Альбины была на то, что он заснет. Несколько раз, в короткую майскую ночь, с зарей сливающейся с зарей, она выходила мимо вонючей галереи на заднее крыльцо. Казак всё еще не спал. Наконец, перед рассветом она сбежала вниз. Казак храпел, развалившись в тарантасе. Она[1] осторожно подошла к кузову и толкнула ящик. Никто не отвечал. На нее нашел ужас. Жив ли он? «Жозя!» — громче проговорила она и, в одно и то же время, откликнулся Мигурский и казак что-то[2] вскрикнул. Она остолбенела от ужаса. Но казак перевернулся и захрапел.
— Что ты не отвечал.
— Да я спал,[3] — проговорил Жозя, и она по звуку голоса узнала, что он улыбался.
— Потерпи немного еще.
— Да я терплю. Мне хорошо. Не мучайся. А казак где?
— Он спит тут. Завтра мы остановимся где-нибудь в глуши, и я ушлю его...
Казак вдруг перестал храпеть, и это испугало ее. Она замолчала, прислушиваясь. Казак тоже прислушивался. Он не спал, и вдруг, поняв, что его обманывают, решил сам обмануть их. Он опять захрапел, притворяясь, что спит. «Ловкий народ!» подумал он: «Да постой же, кто кого обманет».
Петух запел на насести над двором, лошади зафыркали.
Альбина[4] стала будить казака.
— Мирон!
— Чего?
— Поедем — пора. Сходи за лошадьми.
— Можно.
Он вскочил, надел шапку и, посмеиваясь сам себе, пошел не на станцию, а к воинскому начальнику.
Он[5] был занят только тем, что его хотели обмануть, а он не дался. О том, что могла чувствовать она, та барынька, которая[6]
- ↑ Зачеркнуто: подбеж[ала]
- ↑ Зач.: заб[ормотал]
- ↑ Зач.: смеясь
- ↑ Зач.: простилась с мужем и ушла.
- ↑ Зач.: не мог вместить двух чувств в ясных
- ↑ Зач.: ласк[ово]
