Пишу Х[аджи] М[урата] и все совѣстно. Брошюра священника — больно. За что они ненавидятъ меня? Надо писать имъ любовно. Помоги мнѣ.
Здѣсь Машенька, Лиза; была Глѣбова. Письма отъ Сережи.
20 Сент. Я. П. 1902. Полтора мѣсяца не писалъ. Все время писалъ Х[аджи] М[урата]. Здоровье поправляется. Душевнымъ состояніемъ могу быть доволенъ. Нѣтъ недобрыхъ чувствъ ни къ кому. Много думалось. Много записать надо.
1) Если умѣли люди власти подкупить церковь, чтобы она оправдывала ихъ положеніе, то какже имъ не подкупить науку.
2) Заставить себя любить нельзя, можно только устранить препятствія, мѣшающія любви.
3) Я не знаю жизни иной, какъ только ограниченную — отдѣленную отъ всего — частичную. И потому жизнь была и будетъ отдѣленная. Отдѣленную же жизнь я не могу представить себѣ иначе, какъ въ пространствѣ и времени, но это не значитъ того, чтобы не могла быть отдѣленность помимо пространства и времени.
4) Жизнь я не могу иначе видѣть, какъ движеніемъ во времени, предѣлы жизни не могу видѣть иначе, какъ матеріей въ пространствѣ.
5) Листъ падаетъ осѣнью не отъ мороза, или сухости, а отъ того, что онъ исполнилъ свое химическое назначеніе. Также и всякій организмъ, также и человѣкъ (?).[1]
6) Желать при смерти удержать свою личность, это значитъ желать лишенія себя возможности новой, молодой жизни. Докторъ психіатръ разсказывалъ, что онъ разъ вывелъ съ собой на улицу своихъ больныхъ. Больные испугались новой для нихъ свободы и большой[2] жизни и стали жаться къ доктору и проситься назадъ. Также, говорятъ, заключенные въ первое время освобожденія тоскую[тъ] о тюрьмѣ. Не то же ли это?
7) Думалъ о безнравственности медицины. Все безнравственно. Безнравствененъ страхъ болѣзни и смерти, к[оторый] вызываетъ медиц[инская] помощь, безнравств[енно] пользованіе исключительной помощью врачей, доступной только богатымъ.
