Самарскій же хорошо нравственно живущій мужикъ, какъ мнѣ разсказывалъ его духовникъ, на вопросъ о томъ вѣритъ ли онъ въ Бога, прямо и рѣшительно отвѣчалъ: нѣтъ не вѣрю. Когда же удивленный священникъ спросилъ: какъ и почему онъ думаетъ, что не вѣритъ въ Бога, мужикъ отвѣчалъ: развѣ я сталъ бы такъ жить, какъ теперь, если бы вѣрилъ въ Бога: и изругаешься, и нищему пожалѣешь, и завидуешь и объѣдаешься, опиваешься, — развѣ такъ сталъ бы дѣлать, если бы вѣрилъ въ Бога?
Но когда самарскій мужикъ говоритъ, что онъ грѣшенъ въ томъ, что не вѣритъ въ Бога, пот[ому] что не исполняетъ его велѣнія, я вижу, что P[ère] D[idon] вѣритъ только, что надо говорить, что онъ вѣритъ въ то, во что не вѣритъ. Самъ же мужикъ хотя и говоритъ, что не вѣритъ Богу, истинно вѣритъ въ него и въ томъ самомъ смыслѣ, который составляетъ истинную вѣру.
25 Дек. 1902.
Мой діагнозъ вѣрный. Просто Богъ по душу посылаетъ. Разъ прислалъ ангела, а онъ меня оставилъ, не успѣлъ, другія дѣла были, — а теперь его опять Богъ послалъ. Да онъ и такъ заболтался, пора.
Никитинъ говоритъ: зачѣмъ такъ мрачно?
Какое же мрачно, напротивъ чудесно, очень хорошо, и не то что «вотъ видите какъ хорошо», когда двѣ семерки, а правда хорошо.
Напротивъ — провѣрить принятыя вами за истину вѣрованія по принятымъ вами и всѣми за несомнѣнныя знаніямъ и по требованіямъ простого здраваго смысла.
И не говорите, что вы не можете взять на себя ответственность за лишеніе людей тѣснаго единенія съ большимъ или малымъ числомъ вашихъ единовѣрцевъ.
Это неправдиво. Внушая имъ свою исключительную вѣру, вы дѣлаете именно то, чего не хотите дѣлать: лишаете людей единенія со всѣмъ человѣчествомъ, заключаете ихъ въ узкія рамки
