на ней и начали семейную жизнь. Братски цѣлую васъ. Чтò Абрик[осовъ]?.1 Надѣюсь, что съ вами, и вы по прежнему любите другъ друга.
9 Марта
1899.
На конверте: Швейцарія. Suisse, Ascona (Ticino). Albert Skarwan.
Печатается по фотокопии с автографа, хранящегося в Славянской библиотеке Министерства иностранных дел в Праге (фотография снята В. Д. Бонч-Бруевичем на средства Наркомпроса РСФСР; хранится в ЦЛМ). В России публикуется впервые, о публикации за границей сведений не имеется.
Об Альберте Шкарване см. письмо № 282.
В письме от 9 марта н. ст. 1899 г. Шкарван подробно сообщал о своем намерении жениться на дочери бедного итальянского крестьянина фермера, Сунте (фамилия редакции неизвестна). Она первая призналась в своем исключительном отношении к нему. В ответ в нем пробудилась чувственность, но когда он увидал, что любовь ее искренняя, глубокая, он сам, казалось, резко изменился. Ему захотелось ответить такой же любовью. «Осталась и доля чувственности, конечно, и чувственность эта даже очень сильна, но она совсем другого рода, она почти, хочется сказать, чувственность хорошая, ибо с ней связана любовь к подруге жизни, к матери, к ребенку моему, который жив уже в моем воображении и в моих чувствах [...] Вижу в новом наступающем своем положении серьезную, великую задачу, данную мне богом, а не по своему личному желанию». 13 марта н. ст. Шкарван писал Толстому: «Всего два дня прошло с тех пор, и мое настроение и отношение к ней, — кàк они изменились. Тогда я был влюблен, был счастлив своей любовью, главное, мне казалось так несомненно ясным, чтò мне следует делать, т. е. что следует мне жениться на Сунте. Решение такое хотя по внешним соображениям не имело ни малейшего оправдания, имело в то время оправдание внутреннее — в сознании долга по отношению к Сунте, по отношению к своей совести, к своему богу[...] Сладкая болезнь любви к женщине, так скоро охватившая меня, когда я увидел душу Сунты, увы, очень скоро исчезла у меня, и я к ней испытываю самое спокойное братское чувство и больше ничего. И вместе с этой переменой исчезла и уверенность того, что надо мне на Сунте жениться. И как же мне делать это, когда нет в том нравственной (а другой совсем нет) необходимости, нравственного веления! И когда нога не попадает случайно, нечаянно в капкан, как же тогда ведь нельзя нарочно ее засунуть туда! И вот хочу, всей душой хочу поступить верно и не знаю, нет уверенности пока, в чем оно, верное поступание. Последнее ли в том слово мудрости для меня, чтобы жениться, или есть и нужен мне другой, лучший исход. И не нахожу в себе положительного ответа, между тем как знаю, что он должен быть, и должен я его найти[...] Я ей всё вчера сказал. Она осталась внешне спокойной, спросила: как быть, — но я чувствовал через ее внешнее спокойствие
