Тамъ, гдѣ надъ обрывомъ бѣлый
Монастырь и гдѣ безъ оконъ
Теремъ Олега[1],— мелькалъ мнѣ
На вѣтру твой русый локонъ.
И нигдѣ кругомъ, на камняхъ
Римскихъ буквъ не находилъ я
Тамъ, гдѣ мнѣ мелькалъ твой локонъ,
Тамъ, гдѣ плакалъ и любилъ я.
Въ дни, когда надъ Цицерономъ
Сталъ мечтать я, что въ Россіи
Самъ я буду славенъ въ роли
Неподкупнаго витіи,—
Помнишь, ты меня изъ классной
Увела и указала
На разливъ Оки съ вершины
Историческаго вала.
Этотъ валъ, кой-гдѣ разрытый,
Былъ твердыней земляною
Въ оны дни, когда рязанцы
Бились съ дикого ордою;—
- ↑ Олеговъ монастырь надъ Окой, въ 12 верстахъ отъ Рязани.
Там, где над обрывом белый
Монастырь и где без окон
Терем Олега[1],— мелькал мне
На ветру твой русый локон.
И нигде кругом, на камнях
Римских букв не находил я
Там, где мне мелькал твой локон,
Там, где плакал и любил я.
В дни, когда над Цицероном
Стал мечтать я, что в России
Сам я буду славен в роли
Неподкупного витии,—
Помнишь, ты меня из классной
Увела и указала
На разлив Оки с вершины
Исторического вала.
Этот вал, кой-где разрытый,
Был твердыней земляною
В оны дни, когда рязанцы
Бились с дикого ордою;—
- ↑ Олегов монастырь над Окой, в 12 верстах от Рязани.
