Воздвигались любви, — каждый юноша, каждая
Молодая невѣста, взаимности жаждая,
Не должны были спать до зари.
Чаще были ночныя свиданья,
Было больше таинственныхъ чаръ,
Звонче былъ по ночамъ гулъ гитаръ,
Слаще шопотъ… Въ лампадномъ сіяньи
Полнолунья, душистыхъ кудрей
Пряди длинныя ниже, все ниже склонялися…
И капризныя цѣпи любви провѣрялися
Прежде, чѣмъ ихъ спаялъ Гименей.
Лишь Гитана могла бы едва ли
Звать счастливца къ балкону въ свой домъ, —
Домъ ея былъ почти шалашомъ
За оградой, гдѣ гряды копали,
Да тянулись веревки съ бѣльемъ…
Но она веселѣе была и безпечнѣе
Городскихъ щеголихъ и, быть можетъ, сердечнѣе, —
Голосокъ ея былъ съ огонькомъ…
Она знала, что тамъ подъ листвою,
Гдѣ въ прохладѣ, съ закатомъ зари,
Воздвигались любви, — каждый юноша, каждая
Молодая невеста, взаимности жаждая,
Не должны были спать до зари.
Чаще были ночные свиданья,
Было больше таинственных чар,
Звонче был по ночам гул гитар,
Слаще шёпот… В лампадном сиянии
Полнолунья, душистых кудрей
Пряди длинные ниже, всё ниже склонялися…
И капризные цепи любви проверялися
Прежде, чем их спаял Гименей.
Лишь Гитана могла бы едва ли
Звать счастливца к балкону в свой дом, —
Дом её был почти шалашом
За оградой, где гряды копали,
Да тянулись веревки с бельем…
Но она веселее была и беспечнее
Городских щеголих и, быть может, сердечнее, —
Голосок её был с огоньком…
Она знала, что там под листвою,
Где в прохладе, с закатом зари,
