«Великолѣпныя кулисы были расписаны въ настоящемъ романтическомъ стилѣ. — Моя рыцарская мантія блистала золотомъ. — Я ощущалъ тончайшія чувствія.
«И теперь, когда я здраво отрицаюсь отъ всякого безумія, — все еще чувствую я себя несчастнымъ, какъ будто-бы все еще играю комедію.
«О Боже! Шутя и безсознательно, — я говорилъ то, что чувствовалъ. Съ смертью въ собственной груди игралъ я умирающаго бойца.»
И поэтъ говоритъ это искренне; за искренность его исповѣди, иронически-грустной, поручится всякій, кто жилъ жизнію сердца… И вѣрится опять его грусти, его мучительнымъ воспоминаніямъ. Неотразимый призракъ, idée fixe, воплотившаяся въ образѣ эфирнаго, болѣзненнаго, капризнаго существа, преслѣдуетъ его повсюду:
«Лежу-ль я на постели, прячась во тьму и въ подушки — передо мною носится милый, обаятельный образъ.
«Закроетъ-ли сонъ мнѣ очи, призракъ тихо проскользнетъ въ мое сновпдѣніе…
«И съ утреннимъ сномъ онъ не разсѣевается… Цѣлый день потомъ ношу я его въ сердцѣ…»
Часто болѣзненны эти сновидѣніи, а сколько горечи въ возпоминаніяхъ:
«Когда я по дорогѣ, случайно заѣхалъ въ домъ моей милой сестрицы, отецъ и мать встрѣтили меня весело.
«Они спрашивали меня о здоровьѣ — и сказали тотчасъ-же, что я мало перемѣнился, только лицо у меня стало блѣдно.
«Я распрашивалъ о тетушкахъ и дядюшкахъ, о разныхъ скучныхъ особахъ, и даже о маленькой собачкѣ, лаявшей такъ звонко.
«И о вышедшей замужъ милой, спросилъ я между прочимъ, — дружественно отвѣчали мнѣ, что она недавно родила и дружественно поздравилъ я, — и тихо сказалъ, чтобы отъ меня ей тысячу разъ кланялись…
«Сестричка вскричала вслѣдъ за тѣмъ, что маленька и ласковая собачка выросла и сбѣсилась, и что ее утопили въ Рейнѣ.
«Малютка похожа на милую, особенно когда смѣется. У нея тѣже самые глаза, которые сдѣлали меня такъ несчастнымъ…»