лютку и милая ему еще въ зрѣломъ возрастѣ. Умъ есть наставникъ сердца, которое, безъ него, можетъ заблудиться до невѣроятной степени: вспомните о народахъ, кои убиваютъ своихъ родителей для того, чтобы сіи послѣдніе не томились дряхлостью! Мы должны вѣрить уму; мы, въ этомъ случаѣ, можемъ ему повѣрить тѣмъ скорѣе, что убѣждены въ чистотѣ его намѣреній, ибо онъ воюетъ противъ собственной своей склонности, разрѣшая современный Европейскій вопросъ о рифмѣ: быть ли ей, или не быть!
Въ наше время, въ Россіи, насмѣшкою, эпиграммою и сатирою доказываютъ успѣшнѣе, нежели серьёзнымъ критическимъ разсужденіемъ. Небольшаго требовалось бы остроумія, чтобы выставить и рифму въ самомъ смѣшномъ видѣ. Стоило бы только возвратиться къ ея началу и, напомнивъ, что Арабы, первые, писывали свои коротенькія оды на одну рифму, спросит: у кого Арабы могли заимствовать подобное употребленіе рифмы? У Природы! но у какой природы? у Кукушки, которая точно такъ, какъ и они, поетъ свою коротенькую оду на одну рифму! Этотъ инстинктъ Кукушки былъ примѣняемъ къ звукамъ человѣческаго слова, развился подъ волшебнымъ вліяніемъ Поэзіи — и вотъ вамъ рифма — звучащая тѣнь, фигура безъ содержанія, безъ духовнаго тѣла!
Какъ ни забавно такое доказательство, но въ немъ все таки заключается болѣе истины, нежели
