Философия (Аверченко)/ДО
| Философія |
| Опубл.: 1910. Источникъ: Дешевая юмористическая библіотека Новаго Сатирикона. Аркадій Аверченко. Рассказы. — az.lib.ru |
Небо за рѣкой окрасилось тихимъ розовымъ закатнымъ свѣтомъ. Было тепло.
Въ мужской купальнѣ раздѣвались двое: студентъ Гамовъ и бухгалтеръ Безобручинъ.
— Все дѣло не въ томъ, Игнатій, — говорилъ студентъ, — что ты глупъ или неинтересенъ. Нѣтъ! Ты не глупъ и интересенъ. Но ты взялъ себѣ такую манеру съ женщинами, что онѣ или изумленно отворачиваются отъ тебя или просто даже убѣгаютъ. Нельзя быть такимъ робкимъ, неповоротливымъ, молчаливымъ, полнымъ какой-то тяжелой угрюмой углубленности. Съ женщинами нужно умѣть говорить!
— Да какъ же еще съ ними тамъ говорить!?
— Э, миленькій, это цѣлая наука… Не надо разсуждать съ дамой, какъ съ мужчиной — въ этомъ случаѣ ты только ее запутаешь и собьешь съ толку. Придавай убѣдительность не словамъ, a голосу, упрощай свои глубокія мысли до глубины чайной ложки, схематизируй доводы, напирай на детали — результаты получатся чуду подобные… Давай ей философію копѣечную, поэзію грошовую! Любуясь съ ней на закатъ, не распространяйся такъ, какъ бы ты написалъ это въ разсказѣ, a просто глубоко вздохни и скажи, ловя ея взглядъ: «какой прелестный закатъ, не правда-ли? Розовый-прерозовый!» Но, при этомъ, положи свою руку на ея талію — такимъ образомъ ты жестомъ вознаграждаешь за скупость словъ.
— Ну, иди, Лиза, ей-Богу, она теплая! Какая ты трусиха!
— Бою-юсь… Уже вечеръ, насъ съ тобой только двое и вода, навѣрно, холодная…
— Почему же я не боюсь? Иди, глупая!.. Все равно, вѣдь раздѣлась.
Гамовъ прислушался.
— Кто это тамъ, въ женской купальнѣ?
— Это, вѣроятно, сосѣдки съ красной дачи. Двѣ дамы, — отвѣчалъ, подумавъ, Безобручинъ. — Онѣ шли сзади насъ.
— Послушай, Безобручинъ! — сказалъ студентъ, похлопывая себя по голой груди, — поплывемъ къ нимъ.
— Въ своемъ ли ты умѣ?! Замужнія приличныя дамы, a мы вломимся въ купальню — на-те, здравствуйте ! Да такой крикъ и скандалъ поднимутъ, что потомъ непріятности не оберешься… И отъ суда и отъ мужей.
На лицѣ студента появилось залихватское выраженіе.
— Трусишь? Ну, я плыву одинъ. Хочешь — приплывай послѣ. Познакомлю.
Бухгалтеръ сдѣлалъ движеніе удержать студента, но тотъ прыгнулъ на мостикъ и, шумно обрушившись въ черную воду, поплылъ…
На ступенькахъ женской купальни сидѣла дама въ синемъ купальномъ костюмѣ и осторожно пробовала розовой отъ заката ногой воду. И вода была въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нея розовая и волосы ея подруги, стоявшей по поясъ въ водѣ около толстаго обросшаго каната — и волосы тоже были розовые.
Дама на ступеньксахъ отличалась небольшимъ ростомъ, кокетливой трусостью и округлыми бедрами, которыя она въ нерѣшительности поглаживала гибкими медлительными руками. A та, въ водѣ — была высокая, съ мальчишескими быстрыми ухватками, странными при ея представительной широкогрудой красивой фигурѣ
— Иди же, Лиза, не бойся!.. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нихъ забурлила вода, показалось что-то круглое, темное, a потомъ это круглое, отфыркавшись и отдышавшись, оказалось головой студента Гамова, который кокетливо пригладилъ волосы и подобострастно взглянулъ на окаменѣвшихъ отъ ужаса дамъ.
— Mesdames, я долженъ принести вамъ свои искреннія извиненія…
— А-а-ай! — закричала высокая дама. — Кто это?! Мужчина?! Какъ вы смѣете, негодяй! Вонъ отсюда! Я кликну людей!..
Гамовъ спряталъ плечи въ воду, обернулъ голову къ высокой дамѣ и кротко сказалъ:
— Вотъ вы меня назвали негодяемъ… Вы, сударыня, пользуетесь преимуществами вашего пола и увѣрены, конечно, что я не подниму изъ-за этого исторіи… Да! Вы правы… Я не подниму ее. Но почему y васъ при первомъ взглядѣ на меня явилась странная увѣренность, что я причиню вамъ зло? Повѣрьте, я почтительнѣйше…
— Какая наглость! — съ отвращеніемъ глядя на его мокрую голову, прошипѣла дама. — Пользуясь тѣмъ, что мы однѣ…
— Господа! — покачалъ головой Гамовъ. — О, какъ вы неправы! Боже-е, какъ неправы! — Вы, конечно, какъ женщины интеллигентныя, знаете, что въ Трувилѣ, напримѣръ, дамы купаются вмѣстѣ съ мужчинами…
— Лжете! — истерически закричала сидящая на ступенькахъ Лиза. — Тамъ это обычай, и тамъ мужчины всѣ въ купальныхъ костюмахъ! A вы голый… Убирайтесь!
— Знаете-ли вы, — дѣлая шагъ по направленію Лизы, смиренно сказалъ студентъ, — что Наполеонъ, когда его спросили о предкахъ, гордо заявилъ: я самъ предокъ! Почему же мы не можемъ сказать о себѣ: господа, мы сами заведемъ этотъ обычай!.. A что я голый — такъ мое тѣло по горло сидитъ въ водѣ… это ничего. Впрочемъ, если вы желаете, Елизавета… виноватъ, какъ по отечеству? — то бросьте мнѣ ту простыню, которая по комъ-то сохнетъ на перилахъ. Она прекрасно прикроетъ мое убожество и наготу…
— Брось ему! — сказала, гордо отворачиваясь, дама въ водѣ. — И пусть онъ убирается.
— Хорошо, я уйду, — согласился студентъ, ловя простыню. — Но на прощанье спрошу васъ: за что вы меня гоните?
— Вотъ новости! — всплеснула руками высокая. — Да какъ же васъ не гнать? Мы тутъ въ купальныхъ костюмахъ, a вы на насъ глаза пялите… Убирайтесь!
— А? Что? Сейчасъ, сейчасъ… Но мнѣ одно странно… Если бы вы служили въ театрѣ и пѣли бы когда-нибудь партію какого-нибудь пажа — вы показались бы въ трико?.. и не передъ однимъ скромнымъ, близорукимъ студентомъ, a передъ тысячной толпой!.. Почему же теперь y васъ появился какой-то ложный ненормальный стыдъ?
— То театръ, — возразила Лиза. — A то — купальня!
— Виноватъ, — вѣжливо улыбнулся студентъ, садясь на выдавшійся изъ воды столбъ и кутаясь въ простыню. — Но гдѣ-же разница по существу? Вѣдь фактъ остается фактомъ!
— Какой фактъ? — недоумѣвающе спросила Лиза.
— Тотъ, о которомъ вы говорили.
Ни о какомъ фактѣ Лиза не говорила. Но спокойный уравновѣшенный тонъ студента такъ озадачилъ ее, что она только и нашлась сказать:
— Не забывайте, — мы замужнія дамы, a вы — незнакомый намъ человѣкъ!
— Представьте себѣ, господа, — началъ студентъ и какъ-то незамѣтно примостился на ступенькахъ лѣстницы немного ниже Лизы. — Представьте, что вы бы не встрѣтились съ вашими мужьями въ свое время, a встрѣтились со мной. Вышли бы за меня замужъ — и что же! Я имѣлъ-бы на васъ всѣ права… Вы бы ни капельки не стѣснялись меня. Такъ что — стоитъ ли простую случайность возводить въ принципъ?
— Въ какой тамъ еще принципъ? — ворчливо отозвалась красивая дама y веревки.
— Въ тотъ, на которомъ вы настаиваете…
— Не понимаю, о чемъ вы говорите… Одному только удивляюсь: какъ вы могли рѣшиться, не боясь послѣдствій, явиться сюда?
— Сударыни! Въ сущности говоря — какая разница, если я сейчасъ, въ пяти шагахъ отъ васъ или если бы я былъ въ своей купальнѣ въ сорока шагахъ? Васъ смущаютъ эти жалкіе тридцать пять шаговъ, но, вѣдь, по существу, что измѣнилось въ нашемъ мірѣ оттого, что мы сейчасъ мирно бесѣдуемъ?.. Если бы мы были въ платьяхъ, такъ — очень возможно, — сидѣли бы еще ближе другъ къ другу гдѣ-нибудь въ концертѣ… Значитъ, по вашему, все дѣло въ платьяхъ? Въ этой жалкой условности, сшитой изъ груды разноцвѣтныхъ тряпокъ — руками жалкой, глупой портнихи, иногда даже испорченной до мозга костей или больной изнурительной болѣзнью.
— Какой вы странный… Сидитъ, разговариваетъ. Но, представьте, ваше присутствіе просто очень намъ непріятно!
— Боже мой! Бѣдные мы люди… Мы съ головой сидимъ въ цѣломъ морѣ условностей. Вы оскорбляете и гоните меня только потому, что я мужчина… A если бы сейчасъ явилась купаться сюда какая-нибудь жирная, отвратительная, вульгарная торговка — вы бы не заявили ни одного слова протеста… Почему? Потому только, что она женщина? Чѣмъ она лучше меня — необразованная, тупая женщина?
— Гм… Но она, все же, женщина…
— A что такое — женщина, мужчина?.. Чистая случайность, если вдуматься въ это! Такъ неужели же за эту случайность я долженъ быть ниже всякой торговки?.. Обидно! Какая-то вѣковая несправедливость…
— Но вы забываете о женской стыдливости! — сказала Лиза, подбирая голыя ноги подъ ступеньки и обнимая руками колѣни.
— Женская стыдливость? Стыдиться можно нехорошаго: воровства, убійства… Некрасивая женщина можетъ стыдиться своихъ недостатковъ — худыхъ ногъ, впалой груди (дама y веревки выпрямилась и инстинктивно погладила свою развитую, пышную грудь), a чего же стыдиться красивой женщинѣ? Богъ создалъ ее, надѣлилъ ее совершенствами, и если она скрываетъ ихъ — она обижаетъ этимъ Создателя, Творца всего сущаго, мудраго, вѣчнаго…
Въ словахъ студента было что-то убаюкивающее, умиротворяющее. Онъ взялъ руку Лизы лежавшую на ея колѣнѣ, и почтительно цѣлуя, сказалъ:
— Что можетъ быть прекраснѣе этой руки, этого совершеннаго созданія природы…
— Ай, — жалобно протянула Лиза. — Оля, онъ цѣлуетъ мою руку… Ой! Смотри-ка, онъ уже сидитъ около меня… Уходите отсюда!!
— Сейчасъ уйду, — пообѣщалъ студентъ. — Сію минуточку… Только мнѣ очень тяжело и обидно (голосъ его, дѣйствительно задрожалъ подавленной слезой) — почему на вечерѣ любой дуракъ, шуллеръ и негодяй можетъ поцѣловать вашу руку, a мнѣ, тихому, застѣнчивому человѣку…
Оля хлопнула рукой по водѣ и расхохоталась.
— Застѣнчивый… Хорошій застѣнчивый. Приплылъ къ незнакомымъ дамамъ, усѣлся на ступенькахъ, забралъ простыню… Сидитъ… Убирайтесь отсюда! Не смѣйте на меня смотрѣть!
— A что такое взглядъ? — задумчиво сказалъ студентъ. — Въ сущности, это предразсудокъ… Да вотъ я, — сдѣлайте одолженіе, смотрите на меня сколько угодно…
— Очень нужно! — сказала Лиза и бросила косой взглядъ на голыя руки студента.
— Га-амовъ! — донесся издали тоскующій голосъ. — Скоро ты?
— Ахъ, я и забылъ, — спохватился Гамовъ. — Меня тутъ товарищъ дожидается… Заболтался я съ вами. А, впрочемъ… Игнатій! Плыви сюда!!
— Вы съ ума сошли?! — возмутилась Лиза, — кого вы тамъ еще зовете?
— Это мой другъ — мухи не обидитъ! Вы его, пожалуйста, пріободрите. Онъ въ малознакомомъ обществѣ теряется. Поручаю вашему такту и заботливости…
Вынырнула голова бухгалтера Безобручина.
— Въ… въ сущности, mesdames, — робко пролепеталъ онъ, умоляюще смотря на женщинъ, — это предразсудокъ. Въ оперѣ же вы пѣли бы…
— Иди ужъ, — усмѣхнулся снисходительно студентъ. — Садись! Вотъ тебѣ еще есть, что-то, вродѣ полотенца. Закутайся…
— Какое безобразіе! — охнула Оля. — Мое полотенце! Воображаю, что скажутъ наши мужья, когда вернутся изъ города и узнаютъ…
— Они не узнаютъ, — успокоилъ ее Гамовъ. — Мы имъ не скажемъ. Вотъ это, господа, Игнатій Безобручинъ, промышленникъ и торговый гость. Очень хорошо поетъ — прямо заглядѣнье. Если бы вы настаивали на посѣщеніи васъ нами (о, пара стакановъ чаю — не больше), онъ бы спѣлъ вамъ что угодно. Піанино есть?
— Однако, — сказала Лиза, качая головой, — вы довольно недвусмысленно навязываетесь на приглашеніе…
Дрожащій бухгалтеръ спряталъ вылѣзшую изъ полотенца руку и, стуча зубами, заявилъ:
— Въ сущности, что такое приглашеніе?.. Предразсудокъ!.. Если вдуматься хоро… шенько.
— Такъ, — кивнулъ головой студентъ, — такъ и нужно, Игнатій. Уразумѣлъ?
Онъ поцѣловалъ еще разъ Лизину руку и почтительно сказалъ:
— Merci за приглашеніе. Пока до свиданія. Одѣвайтесь. Мы подождемъ васъ y выхода…
На красную дачу возвращались вчетверомъ… Студентъ, ведя подъ руку усмѣхающуюся, разрумяненную блондинку Олю, горячо говорилъ ей:
— Да если бы даже я поцѣловалъ когда-нибудь васъ — что здѣсь, въ сущности, такого? Если хорошенько вдуматься…
— Въ сущности, это предразсудокъ, — поддержалъ его бухгалтеръ, влача на плечѣ мокрую простыню и полотенце… — Если, конечно, вдуматься!
— Конечно, если вдуматься… — разсѣянно подтвердила Лиза и взяла его подъ руку.