Французъ о русскихъ музыкантахъ.[править]
Мнѣ случилось недавно читать очень интересные отзывы одной изъ большихъ парижскихъ газетъ о нашихъ современныхъ композиторахъ. Такіе отзывы вовсе не что нибудь экстраординарное: нынче все больше и больше обращаютъ въ Европѣ вниманія на нашу музыку и изучаютъ ее. Тѣмъ не менѣе, я полагаю, что русскимъ читателямъ будетъ очень небезынтересно узнать, что про наше искусство говорятъ заграницей. Потому я и попробую дать здѣсь краткое извлеченіе изъ заинтересовавшихъ меня отзывовъ.
Статей, мною видѣнныхъ было всего три; авторъ ихъ нѣкто ДеЛомань, а напечатаны онѣ въ газетѣ «Soir», подъ заглавіемъ: «Новая русская школа».
Въ первой статьѣ Де-Ломань говоритъ, что всякій годъ, пока бываютъ закрыты комическая опера и опереточные театры, онъ старается заняться изученіемъ иностранныхъ музыкальныхъ школъ, и что такимъ образомъ онъ почти раньше всѣхъ другихъ парижскихъ музыкальныхъ критиковъ указалъ французской публикѣ на «Нибелунговъ» Рихарда Вагнера, «Мефистофеля» Бойто, «Царицу Савскую» Гольдмарка, и т. д: Послѣ того Де-Ломань объявляетъ, что въ нынѣшнемъ году намѣренъ заняться новой русской школой, по его мнѣнію, заслуживающей самаго серьезнаго вниманія и изученія. Онъ не намѣренъ говорить про творца русской музыки, Глинку, потому что онъ уже довольно извѣстенъ во Франціи, и о немъ писано уже достаточно. «Я оставлю также въ сторонѣ. — говоритъ г. Де-Ломань, — нѣкоторыхъ композиторовъ: Сѣрова, Чайковскаго и Рубинштейна, которые никогда не ставили себѣ задачею освободиться отъ ярма иностранныхъ композиторовъ. Я займусь теперь исключительно тѣми только русскими сочинителями, которыхъ тѣсно соединила одна и та же потребность: эманципироваться, и которые въ теченіе цѣлыхъ 20 лѣтъ усиливались положить основаніе новому періоду въ исторіи оперы. Число произведеній этихъ смѣлыхъ новаторовъ уже очень значительно. Сюда принадлежатъ: „Каменный гость“ Даргомыжскаго, „Псковитянка“ и „Майская ночь“, Римскаго-Корсакова, „Князь Игорь“, Бородина (еще не вполнѣ конченная), „Ратклифъ“ и „Анджело“, Кюи. Но партикуляристскія тенденціи новой школы гораздо менѣе радикальны въ симфонической и фортепіанной музыкѣ».
Свое обозрѣніе Де-Ломань начинаетъ съ сочиненій Лядова. Сожалѣя объ ихъ маломъ количествѣ, онъ говоритъ, что всѣ они отличаются элегантностью и остроумною гармоніею, прелестью и свѣжестью вдохновенія. Лучшими изъ произведеній Лядова Де-Ломанъ называетъ «Бирюльки», три мазурки, «Арабески», двѣ тетради «Интермеццо», необыкновенно деликатныя, по его словамъ, прелестный вальсъ и этюдъ. Въ заключеніе онъ замѣчаетъ, что стиль Лядова все болѣе и болѣе расширяется, и надобно ожидать отъ него значительныхъ оркестровыхъ сочиненій.
Фортепіанныя сочиненія гг. Кюи, Щербачева, Ласковскаго и нѣкоторыхъ другихъ Де-Ломанъ обходитъ молчаніемъ, говоря, что не видалъ ихъ самъ, а въ настоящихъ статьяхъ намѣренъ говорить только о тѣхъ сочиненіяхъ, которыя имѣлъ возможность изучать самъ. Но онъ упоминаетъ мимоходомъ замѣчательныя переложенія Балакиревымъ «Хоты» и второй испанской увертюры Глинки.
Переходя къ русскимъ симфоніямъ, Де-Ломань называетъ «очень интересною» симфонію въ-dur Аренскаго, и говоритъ о ней нѣсколько симпатическихъ словъ. Затѣмъ онъ переходитъ къ Бородину. «Манера этого композитора, — заявляетъ онъ, — гораздо смѣлѣе, оригинальнѣе и, прибавлю суровѣе». Кюи (въ своемъ сочиненіи о русской музыкѣ) упрекаетъ Бородина въ злоупотребленіи перемѣнами такта и ритма. Фактъ этотъ справедливъ, но многія части сочиненій Бородина, именно отъ этихъ перемѣнъ получаютъ совершенно особое значеніе; такъ, напримѣръ, во второй симфоніи прелестное анданте, съ которымъ связывается финалъ, въ плясовомъ темпѣ, со сверкающимъ колоритомъ, и увлекательный до головокруженія".
Вторую свою статью Де-Ломань начинаетъ сожалѣніемъ о томъ, что не имѣлъ возможности узнать всѣ симфоническія сочиненія новой русской школы, такъ какъ ему удалось получить изъ Россіи лишь нѣкоторыя изъ числа этихъ партитуръ. Такъ напримѣръ, онъ знаетъ «Садко» Римскаго-Корсакова, но еще не знаетъ его «Антара», который однако-же, «есть лучшее симфоническое произведеніе этого автора»; знаетъ «Тамару» Балакирева, но не знаетъ его «Лира».
Про оперу «Ратклиффъ» Де-Ломань говоритъ, что она обнаруживаетъ въ авторѣ ея, Цезарѣ Кюи, качества первостепеннаго композитора: несомнѣнную силу выраженія, широкую и могучую декламацію, почти всегда счастливый музыкальный колоритъ, обильныя и очень своеобразныя мелодическія идеи. Въ особенности ему нравятся: первый хоръ въ началѣ оперы, очень могучаго склада, выразительная арія Макъ-Грегора и прекрасный ансамбль въ концѣ 1-го акта; во 2-мъ актѣ: арія Леслея, сцена у Чернаго камня между Ратклиффомъ и Дугласомъ; въ 3-мъ — мастерской оркестровый антрактъ, поэтическій романсъ Маріи и любовный дуэтъ въ концѣ оперы.
Тѣ-же самыя качества встрѣчаются и во второй оперѣ Кюи, «Анджело», только въ еще высшей степени. «Я сильно рекомендовалъ-бы всѣмъ любителямъ, — говоритъ Де-Ломань, — познакомиться съ этою партитурой. Можетъ быть, иные будутъ нападать на гармоническія смѣлости или, если угодно, дерзости этого созданія, на слишкомъ частые переломы ритма, жесткости стиля. Но я одинъ изъ тѣхъ, кого не пугаетъ потребность художественной эманципаціи, которою, кажется, наполненъ Кюи, и я всегда охотно апплодирую усиліямъ искателей; но я оставляю, однако-же, за собою право высказывать собственное свое мнѣніе, когда мнѣ кажется, что эти искатели выходятъ за предѣлы своей цѣли, или сами преувеличиваютъ важность своихъ открытій».
Въ третьей своей статьѣ Де-Ломань пишетъ: "Повторю еще разъ то, что уже прежде говорилъ: русскіе романсисты теперь у насъ въ модѣ. Отчего-бы и русскимъ композиторамъ не воспользоваться благосклоннымъ расположеніемъ французской публики? Эта благосклонность высказывается всякій день все съ новой силой, кажется, теперь менѣе исключительною, чѣмъ прежде… Иные у насъ боятся, чтобъ любопытство къ чужеземнымъ созданіямъ не повредило успѣху нашихъ собственныхъ національныхъ произведеній. Но зачѣмъ же намъ такъ трусить? Намъ понадобилось 30 лѣтъ, чтобы открыть Льва Толстого и Достоевскаго; Фёльэ, Додэ и Зола давнымъ давно популярны внѣ Франціи, а между тѣмъ, какъ всѣ наши новѣйшія оперы, хотя сколько-нибудь замѣчательныя, приняты на иностранныхъ сценахъ, мы не получаемъ на нашей собственной сценѣ другого угощенія, кромѣ «Риголетто», «Травіаты» и «Троваторе». Поэтому я съ полнымъ спокойствіемъ духа продолжаю свои прогулки по музыкальной Европѣ, и, не задумываясь нисколько, причисляю «Псковитянку» Римскаго-Корсакова, которую только-что кончилъ изучать, къ числу замѣчательнѣйшихъ произведеній не только новой русской школы, но всего современнаго искусства… Второй актъ, «Вѣче», великолѣпенъ по колориту, движенію, и заканчивается воинственною пѣснью, необыкновенно оригинальною и вѣрною по выраженію. Вдохновеніе Римскаго-Корсакова все насквозь проникнуто благоговеніемъ народныхъ русскихъ пѣсенъ, хорошо ему извѣстныхъ, такъ какъ онъ издалъ цѣлый сборникъ, въ высшей степени интересный, какихъ пѣсенъ, имъ собранныхъ и гармонизованныхъ.
"Не смотря на то, что Римскому-Корсакову всего 40 съ небольшимъ лѣтъ, у него было уже нѣсколько замѣчательныхъ учениковъ. Между ними я особенно укажу на Глазунова, очень молодого, но уже написавшаго много оркестровыхъ сочиненій: двѣ симфоніи, двѣ увертюры на греческія темы и симфоническую поэму "Стенька Разинъ ". Замѣтимъ, что форма «симфоническая поэма» пользуется въ Россіи необыкновенною любовью, и что Листъ (котораго я намѣренъ анализировать съ этой точки зрѣнія) нашелъ тамъ своихъ самыхъ ревностныхъ подражателей. Первая симфонія Глазунова (которую я одну только и знаю изъ всѣхъ его оркестровыхъ сочиненій) раздѣляется, по принятому обычаю, на четыре части. Первое аллегро отличается живописнымъ интересомъ первой темы и превосходнымъ чувствомъ звучности; скерцо изящно (élégant); адажіо полно меланхолической граціи; но мнѣ менѣе нравится финалъ, состоящій изъ немного безсвязнаго ряда польскихъ пѣсенъ, представляющихъ интересъ очень неравный. Въ общемъ — это есть сочиненіе, еще нѣсколько разрозненное, но много обѣщающее въ будущемъ.
«У насъ во Франціи еще не знаютъ ни имени Глазунова, ни имени Римскаго-Корсакова, даромъ, что этотъ послѣдній уже полный мастеръ. Напротивъ, Чайковскій пользуется у насъ нѣкоторою популярностью, и именно, со времени исполненія превосходной его симфонической поэмы „Буря“ на одномъ изъ русскихъ концертовъ во время парижской всемирной выставки 1878 года. Но мнѣ извѣстны менѣе всѣхъ остальныхъ русскихъ музыкальныхъ сочиненій, именно, сочиненія Чайковскаго. Начиная настоящій рядъ статей, я не имѣлъ другого путеводителя, кромѣ брошюры Кюи о русской музыкѣ, а онъ упрекаетъ Чайковскаго въ эклектизмѣ. Но, быть можетъ, это нѣсколько произвольно. Скажу только, что квартетъ Чайковскаго, сочиненіе 22, доставилъ мнѣ величайшее удовольствіе, и что мнѣ очень понравилось тамъ прелестное первое аллегро, поэтическое анданте, блестящій и одушевленный финалъ. Свѣжесть вдохновенія, новость ритмовъ, изящество гармоніи, мастерство въ употребленіи инструментовъ — всѣ эти соединенныя качества дѣлаютъ этотъ квартетъ истиннымъ chef d’oeuvre’омъ».
Таково главное содержаніе трехъ первыхъ статей Де-Ломаня. По мѣрѣ появленія слѣдующихъ, я надѣюсь знакомить съ ними читателей «Новостей». Нельзя требовать отъ иностранца такой-же вѣрной, полной и всесторонней оцѣнки новыхъ нашихъ композиторовъ, какая возможна для насъ самихъ здѣсь, но нельзя не быть довольнымъ и тѣмъ, что мы находимъ у Де-Ломаня, и не видѣть съ особеннымъ удовольствіемъ, какъ наши талантливые музыканты начинаютъ возбуждать интересъ даже и во Франціи и расширяютъ намъ музыкальный горизонтъ и интеллигенцію.