Христос воскресе! (Лухманова)/ДО
 | Текст содержит фрагменты на иностранных языках. |
См. также одноимённые страницы.
| Христосъ воскресе! : Очеркъ |
| Источникъ: Лухманова Н. А. Женское сердце. — СПб.: Изданіе А. С. Суворина, 1899. — С. 97. |
Лакей вошелъ на цыпочкахъ въ большую, роскошную спальню своего господина, извѣстнаго присяжнаго повѣреннаго Гаврилова, не мало нашумѣвшаго когда-то въ Петербургѣ своими рѣчами. Былъ 11-й часъ утра, и, повинуясь приказанію, лакей раздвинулъ обѣ тяжелыя шелковыя портьеры на окнахъ и, подойдя къ кровати спавшаго адвоката, какъ-то насмѣшливо и глупо покосился на стоявшую рядомъ пустую кровать. Не успѣлъ онъ дотронуться до руки Павла Петровича Гаврилова, какъ тотъ открылъ глаза и секунду безсмысленно уставилъ ихъ на человѣка, Дѣйствительно, появленіе лакея въ «супружеской спальнѣ» было явленіемъ новымъ, но тутъ же сознаніе, пробужденное какимъ-то внутреннимъ толчкомъ, шепнуло ему, что «ея» нѣтъ и не будетъ больше и что онъ одинъ и полный хозяинъ этой комнаты. Онъ радостно вскочилъ, приказалъ человѣку приготовлять себѣ завтракъ и чай, и самъ въ полнѣйшемъ дезабилье[1], закуривъ папиросу, сталъ пробѣгать кипу лежащихъ на ночномъ столикѣ газетъ. Да, вотъ это всѣ его самыя невинныя привычки, за которыя приходилось ему вести цѣлую борьбу съ бывшей его супругой, Натальей Николаевной, то есть не то чтобы съ бывшей, она и теперь еще была его законнѣйшая жена, но со вчерашняго дня они разошлись по согласію и она уѣхала къ своей матери. Уѣхала и увезла съ собою Катю, эту маленькую дочурку Катю, которая, какъ котенокъ, возилась здѣсь въ спальнѣ цѣлые часы. Катю очень жаль, у ней былъ такой пухлый ротикъ, она такъ звонко кричала «папа, мой папа!» какъ только бывало завидитъ его, но, очевидно, что безъ жены ему нельзя было оставить у себя и Катю, да притомъ жена и не отдала бы ее. Что Наталья Николаевна была прекрасная мать, съ этимъ онъ согласенъ, но какъ жена… о, какъ жена это была несноснѣйшая жена въ мірѣ! Что ей за дѣло до того, что Павелъ Петровичъ любитъ вставать поздно и опаздываетъ въ судъ, или что въ назначенный день кліенты иногда напрасно ждутъ его часа по два въ пріемной. Что ей за дѣло, что онъ любитъ курить, какъ только проснется, что любитъ читать газеты раньше, чѣмъ одѣнется, что къ обѣду онъ часто или не пріѣзжаетъ совсѣмъ или привозитъ съ собою неожиданно неограниченное количество гостей. Всякая другая женщина, настолько обезпеченная мужемъ, какъ она, покорилась бы всѣмъ этимъ мелочамъ, а она ворчала, пилила и довела наконецъ его до того, что онъ первый предложилъ разрывъ.
Слова́ «довольно, ты мнѣ надоѣла, разойдемся» ударили ее, казалось, въ самое сердце: она побѣлѣла, длинныя рѣсницы ея странно и крупно дрогнули нѣсколько разъ, и затѣмъ безъ слезъ, безъ звука, она, не оглядываясь, вышла изъ этой комнаты, и черезъ часъ во всей квартирѣ стало тихо-тихо, какъ на кладбищѣ. Наталья Николаевна уѣхала съ Катей, не взявъ буквально ничего изъ дома, но онъ, желая разъ навсегда покончить этотъ вопросъ, послалъ ей вечеромъ весь ея и Катинъ гардеробъ и всѣ ихъ личныя мелкія вещи. Сегодня онъ чувствуетъ страшное облегченіе; ему 35 лѣтъ, онъ красивъ, здоровье его желѣзное, средства болѣе чѣмъ хорошія — и ему показалось, что счастливѣе его никого нѣтъ на свѣтѣ. «Какой сегодня день? — спросилъ онъ себя, — четвергъ Страстной недѣли», — вспомнилъ онъ. Да, передъ самымъ праздникомъ такая ссора… это нехорошо и непріятно, а впрочемъ, что тутъ подѣлаешь. Лакей внесъ ему на подносѣ стаканъ чаю и жареную баранью котлету. Читая газеты и письма, онъ разсѣянно ѣлъ и запивалъ чаемъ и вдругъ, потянувшись за какою-то бумагой, зацѣпилъ рукавомъ за ложечку и полстакана горячей влаги опрокинулъ себѣ на колѣни. «О, чортъ возьми! — вскричалъ онъ отъ боли и злости. — Наташа вѣчно вынимала изъ моего стакана эту высокую ложку, и я вѣчно сердился на нее за это, а теперь оказалось, что она хорошо знала мою разсѣянность», и, вспоминая эту мелочную заботливость о немъ, онъ взглянулъ на пустую кровать, — и бѣлое покрывало, накинутое на всю кровать, поверхъ подушекъ, почему-то показалось ему саваномъ, и сердце его сжалось. «Съ непривычки!» — проговорилъ онъ громко и, позвонивъ лакея, велѣлъ подавать себѣ одѣваться. Черезъ часъ онъ ѣхалъ по Невскому и отъ нечего дѣлать поглядывалъ на общую предпраздничную суету, на озабоченныя и веселыя лица, сновавшія по Гостиному Двору и магазинамъ. «А мнѣ не для кого покупать и некому теперь дарить!»
Въ это время черезъ улицу переходила какая-то дама, ведя за руку крошечную прелестную дѣвочку, которая радостными, большими глазами глядѣла на связки покупокъ, которыя дама держала въ другой рукѣ.
«Катя!» — чуть не крикнулъ Гавриловъ, и сердце забилось, заколотило въ груди. Да, это была Катя съ какою-то чужою дамой; ее вѣрно послали гулять и накупать себѣ игрушекъ, пока мать плакала и не въ силахъ была еще заниматься ею.
Гавриловъ заѣхалъ къ двумъ-тремъ товарищамъ и вездѣ почувствовалъ себя лишнимъ. Вездѣ убирали, чистили, хлопотали, всѣмъ было не до него. У него даже языкъ не повернулся сказать о своемъ семейномъ событіи. Онъ обѣдалъ одинъ среди громадной столовой сельскохозяйственнаго клуба — на удивленіе всѣмъ лакеямъ, не привыкшимъ, чтобъ въ эти послѣдніе дни кто-либо пріѣзжалъ туда. Вечеромъ онъ читалъ, занялся дѣлами. Пятницу провелъ тоже кое-какъ одинъ, устанавливая и перетаскивая по новому мебель въ своемъ кабинетѣ, но въ субботу онъ проснулся съ тяжелой головой. Страстная суббота! Послѣдній нищій стремится въ этотъ день не быть одинокимъ, въ самыхъ забытыхъ углахъ — и тамъ стараются соединиться вмѣстѣ, сдѣлать какой-нибудь общій столъ, устроить какое-нибудь подобіе свѣтлаго праздника. Вся грусть окружающей его пустоты, вся тоска одиночества, весь ужасъ невозвратно и навсегда потеряннаго семейнаго очага стали вдругъ представляться ему. Развѣ онъ не любилъ Наташу? А ихъ свадьба, та первая незабвенная минута, когда онъ впервые наединѣ держалъ ее въ своихъ объятіяхъ, когда такъ искренно, такъ страстно прижалъ онъ ее всю къ своему сердцу, когда онъ чувствовалъ всѣмъ существомъ своимъ, что эта женщина отдана ему не только церковью, родными, но и такою любовью, которой хватитъ на весь вѣкъ. Три года они прожили счастливо; жена не казалась ему ни капризной, ни требовательной; но на четвертый годъ небывалый успѣхъ въ дѣлахъ, какая-то шальная погоня за легкимъ удовольствіемъ, подтруниваніе товарищей, что онъ подъ башмакомъ, измѣнили мало-по-малу всю его жизнь.
Вотъ уже цѣлый почти годъ, какъ онъ сталъ дома небреженъ, требователенъ, нетерпѣливъ въ отношеніи малѣйшаго замѣчанія жены, онъ сталъ возвращаться домой нерѣдко только по утрамъ, и, наконецъ, послѣ какой-то самой незначительной ссоры, у него вырвались эти роковыя слова, раздѣлившія ихъ навсегда.
Въ 11 часовъ ночи Гавриловъ автоматически, точно гонимый какой-то силой, вышелъ изъ дому и направился бродить около церквей. Онъ побывалъ въ Казанскомъ, Исаакіевскомъ и еще въ какомъ-то соборѣ, и когда услышалъ, наконецъ, густой звукъ колоколовъ, возвѣщавшихъ Воскресеніе Христово, когда услышалъ ликующіе звуки «Христосъ воскресе!», онъ вышелъ и безсознательно направился къ тому дому, гдѣ пріютилась теперь его жена.
Когда онъ подходилъ къ подъѣзду, онъ почти задыхался, по лицу его безпрестанно катились слезы; переходя черезъ улицу, онъ наткнулся на какую-то женщину, которая крикнула ему: «экъ нализался въ такую ночь, а еще баринъ!» Быстро пройдя мимо швейцара, онъ вбѣжалъ во второй этажъ, дернулъ звонокъ и какъ былъ — въ пальто, въ шляпѣ на головѣ, отстранивъ пораженную горничную, прошелъ въ столовую.
За большимъ столомъ, уставленнымъ куличами и пасхою, сидѣла его жена, вся въ бѣломъ, и, закрывъ лицо руками, тихо плакала. На большомъ креслѣ, вся въ кружевахъ, сіяющая и розовая, сидѣла трехлѣтняя Катя съ громаднымъ яйцомъ въ рукахъ; за нею стояла бабушка, всѣми силами отвлекая вниманіе малютки отъ плачущей матери.
— Христосъ воскресе! — могъ только произнести Гавриловъ.
И жена его, протянувъ къ нему руки, вся блѣдная, дрожа, могла только прошептать ему въ отвѣтъ:
— Воистину воскресъ Онъ!
Примѣчанія
[править]- ↑ фр.