Царевичъ Алексѣй Петровичъ. Историческій романъ. П. В. Полежаева. Спб., 1885 г. Жизнь старшаго сына Петра Великаго представляетъ обильный и удобный матеріалъ для романа: воспитаніе ребенка-царевича бабкою Натальей Кирилловной и матерью Авдотьей Ѳедоровной по старинѣ на рубежѣ двухъ цивилизацій; смерть бабушки и разлука съ матерью, насильно постриженною въ монахини; посылка юноши въ ненавистную ему иноземщину; сватовство и бракъ съ принцессою-иновѣркою; отношенія молодыхъ супруговъ; интриги старой партіи, подставляющей царевичу любовницу; любовь Афросиньи и т. д., — все это и романтично, и драматично. Все это извѣстно, конечно, изъ исторіи и изъ массы опубликованнаго историческаго матеріала, къ которому едва ли можно добавить что-либо новое, но извѣстно въ судомъ, протокольномъ изложеніи. Къ этому всѣмъ извѣстному протоколу г. Полежаевъ ничего не прибавилъ, ничего не внесъ такого, что бы позволяло назвать его плохую компиляцію романомъ. Непониманіе авторомъ задачъ историческаго романа, такъ же поразительно, какъ и непониманіе имъ эпохи, людей и значенія событій, которыя онъ взялся о писать. Вся его книжка состоятъ изъ наскоро и безъ толку надерганныхъ отрывковъ изъ исторіи Соловьева, изъ журнала Русская Старина, причемъ г. Полежаевъ не потрудился даже въ разговорахъ дѣйствующихъ лицъ сдѣлать необходимыя исправленія. Такъ, разговоръ герцогини Вольфенбютельской, матери кронпринцессы Шарлотты, съ Толстымъ авторъ передаетъ цѣликомъ по депешѣ этого послѣдняго. Изъ этого вышелъ такой курьезъ: герцогиня постоянно называетъ австрійскаго императора цесарскимъ величествомъ, а его супругу-императрицу — цесаревою. Кронпринцесса Шарлотта говоритъ своей пріятельницѣ, принцессѣ Остъ-Фрисландской: «Отпишите матушкѣ и сестрѣ, римской цесаревѣ». Авторъ не вообразилъ, что разговоры происходили на нѣмецкомъ языкѣ, или на французскомъ, а, слѣдовательно, ни герцогиня, ни кронпринцесса не могли называть императрицу цесаревою, да, по всей вѣроятности, герцогиня и не подозрѣвала даже существованія такого варварскаго слова. Изъ донесенія того же Толстаго выписаны слова царевича, обращенныя къ вице-королю неаполитанскому, графу Дауну: «А тебя, господинъ фельдмаршалъ и графъ, прошу отписать цесарскому величеству». Въ донесеніи царскаго агента это тебя, г. фельдмаршалъ и графъ, характерно; въ дѣйствительности же молодой человѣкъ, принцъ, получившій европейское образованіе, не могъ говорить по-нѣмецки «ты» первому государственному сановнику, отъ котораго, между прочимъ, зависѣла въ данную минуту участь царевича. Образцовъ такихъ же несодѣянностей мы могли бы привести десятки.
Въ русскомъ языкѣ г. Полежаевъ тоже не силенъ: на стр. 117 онъ называетъ монаха-затворника сподвижникомъ, не зная, очевидно, что таковыхъ именуютъ подвижниками и что употребленное имъ слово имѣетъ совсѣмъ иное значеніе. Это не типографская опечатка, такъ какъ слово «сподвижникъ» повторяется нѣсколько разъ. Не типографскія опечатки и нижеслѣдующіе обращики слога г. Полежаева: «Викинъ не простилъ государю розогъ; можетъ быть не простилъ болѣе потому, что не могъ оттѣснить Данилыча и одному завладѣть волею государя». Въ другомъ мѣстѣ: «Царь не видѣлъ, что творится, какіе помыслы бродятъ даже въ сердцѣ своей возлюбленной Катеринушки». Ба стр. 13: «… ворчалъ царевичъ не твердымъ голосомъ, садясь на диванъ, передъ которымъ стоялъ круглый столъ, отдуваясь и отирая со лба обильный потъ». Вообще романъ г. Полежаева невыносимо скученъ, написанъ очень скороспѣло и неряшливо, неряшливо изданъ и снабженъ никуда негодными портретами и дрянными картинками лубочнаго издѣлія.