ШОТЛАНДСКІЙ БРАКЪ и АНГЛІЙСКАЯ МОЛОДЕЖЬ.
Послѣдній романъ Уильки-Коллинса «Мужъ и жена», какъ и всѣ романы этого автора, возбудилъ въ своей, въ англійской публикѣ, самыя противорѣчивыя мнѣнія. Много выпадаетъ на его долю похвалъ, точно также, какъ и много порицаній. Произведенія Уильки-Коллинса массѣ англійской публики явно не нравятся. Какъ въ обществѣ, тамъ и въ прессѣ, за романами Уильки-Коллинса утвердилось не совсѣмъ лестное названіе «sensatios novels»; эти романы разсчитаны на «сенсацію». Но въ тоже время видимъ, что авторъ ихъ принадлежитъ къ числу тѣхъ романистовъ, которыхъ всегда бранятъ и тѣмъ съ большимъ еще усердіемъ читаютъ; дѣйствительно, послѣдній успѣхъ Уильки-Коллинса можно считать однимъ изъ самыхъ блестящихъ, выпадающихъ на долю только любимымъ романистамъ.
Новый его романъ раскупается съ такой быстротой, что въ нѣсколько мѣсяцевъ выдержалъ три изданія въ Англіи, явился въ изданіи Таухница въ Лейпцигѣ и дошелъ даже до Америки. Романъ «Мужъ и жена» былъ первою книгой, которая появилась въ Канадѣ послѣ новой конвенціи о литературной собственности. Гдѣ же искать причины такого громаднаго успѣха, который, можно сказать, растетъ по мѣрѣ порицаній?
Романы читаются преимущественно въ извѣстномъ кругу и пишутся для извѣстнаго круга. Высшіе и средніе классы являются исключительными ихъ потребителями. У низшихъ классовъ совершенно другая литература, съ другимъ характеромъ и другими требованіями. Романъ — рѣдко можно встрѣтить въ ихъ рукахъ, это слишкомъ длинное чтеніе, это: «пріятное времяубійство», а у бѣднаго человѣка остается слишкомъ мало свободнаго времени, чтобы ему нужно было еще «убивать» его. Онъ счастливъ, когда можетъ найти минуту, чтобы отдохнуть отъ усиленной работы, и если возьметъ книгу, то онъ ищетъ найти въ ней сжатое, незамысловатое представленіе того, что творится на бѣломъ свѣтѣ, надъ чѣмъ онъ можетъ посмѣяться или изъ чего можетъ извлечь пользу. При такомъ требованіи на литературу, обусловленнымъ крайне-ограниченнымъ досугомъ, ему совершенно невозможно читать англійскій романъ, который притомъ обыкновенно растянутъ книжки на двѣ, на три!
Романистъ очень хорошо и знаетъ, что долженъ писать исключительно для высшаго и средняго сословій и, разумѣется, прилагаетъ всѣ свои старанія, чтобы пріятно наполнить досугъ своихъ читателей. Въ Англіи, гдѣ и работа и досугъ развиты, какъ нигдѣ, съ каждымъ годомъ все болѣе и болѣе размножается романистовъ; романы и повѣсти сыплются какъ съ неба, по нѣскольку десятковъ въ мѣсяцъ. Скучающая часть человѣчества не успѣваетъ раскупать ихъ. Но въ тоже время англійскіе романы не довольно часто соотвѣтствуютъ требованію: «развлечь и занять». Они очень часто грѣшатъ однообразіемъ, читателю кажется, что это все тѣже лица, только съ другими именами, та же завязка и развязка. А читателямъ давно надоѣло постоянно видѣть предъ глазами ихъ собственные фотографическіе снимки, въ видѣ глубокомысленныхъ джентльменовъ и любезныхъ лэди, въ видѣ мастерски очерченныхъ молодыхъ миссъ и ихъ будничныхъ поклонниковъ. Автору, въ настоящее время, уже трудно заинтересовать читателя описаніемъ чувствъ, мыслей, разговоровъ и дѣйствій подобныхъ героевъ и обстановкой ихъ, взятой изъ будничной жизни. Эта слишкомъ знакомая обстановка не удовлетворяетъ читателя и въ особенности читательницу. Ей интересно прочесть о чемъ-нибудь такомъ, чего замкнутая жизнь ея не показала ей. Однообразныхъ лицъ она уже видитъ слишкомъ много въ дѣйствительной жизни, чтобы особенно заинтересоваться ими въ романѣ. Она ищетъ чего-либо, выходящаго изъ ряда обыденныхъ событій и открывающаго передъ ней другія сферы, недоступныя ей условіями свѣта. Ей нуженъ романъ съ «сенсаціею», она нервно читаетъ страницу такого романа за страницей; она не спрашиваетъ себя: возможно-ли въ дѣйствительной жизни то, что написано? Она вѣритъ автору на слово, а если и не совсѣмъ вѣритъ, то не знаетъ жизни настолько, чтобы критиковать положенія, въ которыя авторъ ставитъ своихъ героевъ. Она читаетъ нѣсколько дней сряду «потрясательный романъ» и выпускаетъ его изъ рукъ только тогда, когда того требуютъ условія ея домашней обстановки. Она возвращается къ нему при первой возможности и часто даже забываетъ для него часы необходимаго отдыха. Нервная тревога ея кончается только тогда, когда она съ послѣдней страницей закроетъ книгу.
Романы Уильки-Коллинса вообще, и послѣдній его романъ въ особенности, представляютъ именно такого рода интересъ; они не грѣшатъ однообразіемъ, и романистъ, видно, рѣшается понести упреки со стороны критики за неестественность, стремленіе къ эффектамъ, сенсаціи, лишь бы читатель не бросилъ книги на первыхъ страницахъ. Но талантъ Уильки-Коллинса спасаетъ его на такомъ скользкомъ пути — заинтересовать читателя во что бы то ни стало. Въ каждомъ его романѣ оказывается непремѣнно какая-нибудь серьезная мысль, какой-нибудь житейскій крупный вопросъ, и читатель, заинтересованный сначала талантомъ разскащика, даже, быть можетъ, злоупотребленіемъ этого таланта, кончитъ непремѣнно тѣмъ, что мало-помалу и незамѣтно для себя перенесетъ свой интересъ съ фабулы романа на вопросы окружающей его жизни, и тогда предъ читателемъ явятся, въ популярной формѣ, тѣ многочисленные процессы житейской борьбы, которые проходитъ каждый изъ насъ съ большею или меньшею полнотою и законченностью. Вотъ почему въ романахъ Уильки-Коллинса такъ много матеріала для осуждающей критики: авторъ употребляетъ слишкомъ много усилій, чтобы заинтересовать читателя, и грѣшитъ не рѣдко противъ жизненной правды, прибѣгаетъ къ натяжкамъ; автора обвиняютъ даже въ небрежности, въ недостаткѣ художественнаго чутья; — и въ тоже время эти романы читаются съ жадностью: вѣрный знакъ того, что авторъ не ограничивается возбужденіемъ одного досужаго любопытства. Но вотъ какимъ образомъ самъ авторъ объясняетъ мотивы своего послѣдняго романа «Мужъ и жена».
"Разсказъ, предлагаемый здѣсь читателю, — говоритъ Уильки-Коллинсъ въ своемъ предисловіи, — въ одномъ отношеніи отличается отъ разсказовъ, написанныхъ тѣмъ же авторомъ. Фикція опирается здѣсь на дѣйствительные факты и стремится къ тому, чтобы способствовать къ ускоренію реформы нѣкоторыхъ злоупотребленій, уже слишкомъ долго терпимыхъ и требующихъ измѣненія.
"Всѣ должны согласиться съ тѣмъ, что законы о бракѣ въ Соединенномъ Королевствѣ — самые возмутительные. Рапортъ королевской коммиссіи, которая была назначена для провѣрки этихъ законовъ, далъ мнѣ достаточно твердую почву, на которую я могъ опереть мое произведеніе. Я предоставилъ читателю возможность провѣрить меня и убѣдиться, что не ввожу его въ заблужденіе, приложивъ въ концѣ книги нѣсколько примѣчаній и ссылокъ на оффиціальный рапортъ королевской коммиссіи.
"Въ то время, какъ я пишу эти строки, парламентъ прилагаетъ всѣ свои старанія, чтобы пресѣчь ужасныя злоупотребленія, подобныя тѣмъ, которыя изображены въ этой книгѣ, въ раясказѣ Эсѳири Десриджъ, — и есть надежда, что въ Англіи законъ признаетъ за замужней женщиной право распоряжаться своей собственностью и зарабатываемыми деньгами. Мнѣ неизвѣстно, сдѣлана ли еще какая-нибудь попытка кромѣ этой, чтобы устранить злоупотребленія, существующія въ законахъ о бракѣ въ Великобританіи и Ирландіи….
…"Относительно же другого вопроса, затронутаго въ этомъ романѣ — вопроса о вліяніи возникшей страсти къ тѣлеснымъ упражненіямъ на здоровье и нравственную сторону слагающагося поколѣнія Англіи — я знаю заранѣе, что многіе за это крайне на меня возстанутъ".
Уильви-Коллинсъ дальше старается доказать, что сверхъестественное упражненіе въ спортахъ всѣхъ видовъ приноситъ явный ущербъ здоровью англійской молодежи, не говоря уже о томъ, что заставляетъ ее совершенно позабывать объ умственномъ и нравственномъ развитіи.
«Я могу ошибаться, находя нѣкоторое соотношеніе между необузданной страстью англичанъ къ физическимъ упражненіямъ и съ недавняго времени все болѣе и болѣе распространяющеюся грубостью и звѣрствомъ въ высшихъ слояхъ англійскаго общества; но никто не можетъ опровергать, что эта грубость и это звѣрство существуютъ и что за эти послѣдніе годы они достигли большихъ размѣровъ. Мы уже такъ сжились съ постыдной привычкой выносить оскорбленія и насилія, что считаемъ ихъ неизбѣжнымъ аттрибутомъ нашего общественнаго строя, и причисляемъ нашихъ современныхъ дикарей въ однимъ изъ представителей нашего народа, называя ихъ новоизобрѣтеннымъ именемъ — суровые (roughs)».
Конечно, эта послѣдняя сторона романа Уильки-Коллинса представляетъ болѣе мѣстный интересъ, интересъ англійскаго общества, гдѣ культъ физической силы и мускульнаго развитія дошелъ до злоупотребленія. У насъ, въ этомъ отношеніи, мы не встрѣтимъ никакого злоупотребленія, по той простой причинѣ, что у насъ — о чемъ нельзя не пожалѣть — мы еще не встрѣчаемъ и употребленія. Въ нашемъ обществѣ мы видимъ скорѣе небрежное отношеніе къ развитію физики молодыхъ поколѣній; между тѣмъ, введеніе принципа военной повинности, безъ сомнѣнія, вызоветъ и у насъ другіе взгляды на физическое воспитаніе, а потому и для насъ любопытно и назидательно увидѣть въ романѣ Уильки-Коллинса впередъ, къ какимъ злоупотребленіямъ можетъ приходить общество въ преслѣдованіи даже такого здраваго начала, какъ: «въ здоровомъ тѣлѣ — здоровая душа».
Авторъ предпосылаетъ разсказу прологъ. Двѣ молодыя дѣвушки во время оно были разлучены судьбой, одна уѣхала въ Индію, другая — осталась въ Англіи. Обѣ бѣдныя, и должны сами зарабатывать свой хлѣбъ. Послѣ ихъ трогательнаго прощанья, послѣднимъ словомъ котораго была клятва вѣчно любить другъ друга — проходитъ двадцать лѣтъ, а черезъ 20 лѣтъ дѣвушка, остававшаяся въ Англіи, Анна, оказывается замужемъ за мистеромъ Ванборуфомъ и имѣетъ дочку двѣнадцати лѣтъ, тоже Анну. Она вступила въ супружескій союзъ прямо со сцены (она была пѣвицей) и спокойно прожила со своимъ мужемъ тридцать лѣтъ. Въ ея домѣ мы находимъ еще ребенка пяти лѣтъ; ребенокъ этотъ — дочь ея подруги Бланшъ, приславшей ей изъ Индіи свою дочку для поправленія здоровья. Дѣвочка зовется тоже Бланшъ, какъ и мать ея.
Тутъ-то и начинается страшная драма: мужъ Анны, мистеръ Ванборуфъ, не довольствуется любовью — онъ хочетъ почета и славы, онъ хочетъ сдѣлаться членомъ палаты лордовъ. Его пѣвица-жена загораживаетъ ему дорогу; для того, чтобы быть въ палатѣ и достигнуть своей цѣли, нужна протекція, нужны связи. Годами онъ моложе своей жены, а тутъ какъ разъ встрѣчается ему молодая лэди, которая явно показывала желаніе соединить свою судьбу съ нимъ. Стыдъ за пѣвицу-жену не позволилъ благородному джентельмену признаться, что онъ уже женатъ; кромѣ того, перспектива блестящаго положенія, достигаемаго бракомъ съ лэди, отуманила ему голову. Онъ рѣшилъ, во что бы то ни стало, найти достаточный предлогъ, чтобы объявить свою первую женитьбу незаконной.
Адвокатъ, мистеръ Деламэнъ, помогаетъ ему въ этомъ; онъ находитъ пунктъ, по которому бракъ оказывается недѣйствительнымъ. Англійскіе законы объявляютъ католическій бракъ незаконнымъ, а патера совершившаго его — преступникомъ, если одинъ изъ бракосочетающихся принялъ католическую вѣру раньше 12-ти мѣсяцевъ до брака. Анна была католичка, влюбленный въ нее молодой человѣкъ — протестантъ. Чтобы угодить ей, онъ перемѣнилъ вѣру и женился на ней шесть недѣль спустя. Обрядъ происходилъ заграницей, священнику и въ голову не пришло спросить, принадлежалъ ли одинъ изъ нихъ когда-нибудь къ другой вѣрѣ. Самъ m-r Ванборуфъ и не подозрѣвалъ, что вступаетъ въ незаконный бракъ.
Будущему члену палаты лордовъ пѣвица-жена надоѣла да и мѣшала, законъ позволялъ выбросить ее на улицу вмѣстѣ съ дочерью — и такъ она очутилась въ одинъ прекрасный день по прежнему дѣвицей Анной Сильвестръ, а дочь ея — незаконно прижитый ею ребенокъ….
М-ръ Деламэнъ остался съ глазу на глазъ съ опозоренной и брошенной женщиной и молча положилъ передъ ней на столъ статью закона. Она посмотрѣла сперва на него, потомъ на бумагу — она не вскрикнула, не сдѣлала попытки убѣжать, а безъ чувствъ упала къ его ногамъ. Онъ поднялъ ее, положилъ на кушетку и подождалъ немного, не вернется ли м-ръ Ванборуфъ. Всматриваясь въ ея красивое лицо — красивое даже въ обморокѣ — онъ сознавалъ, что ей должно быть черезъ-чуръ тяжело. Да, идущій въ гору адвокатъ, хотя и по-своему, но сознавалъ, что ей было тяжело!
Но законъ подтверждалъ его рѣшеніе. Въ ея дѣлѣ сомнѣнія или спорнаго пункта возникнуть не могло — законъ его подтверждалъ.
М-ръ Деламэнъ не хотѣлъ дѣлать въ домѣ скандала; онъ не хотѣлъ взять на себя коммиссію сообщить слугамъ о томъ, что случилось въ домѣ — а она все лежала неподвижно. Свѣжій, вечерній вѣтерокъ проникалъ чрезъ открытое окно и игралъ лентами ея кружевного чепчика, развѣвая небольшой локонъ спускающійся на ея шею — а она все лежала неподвижно. Женщина столько лѣтъ любившая его, мать его ребенка — лежала брошенная на полу.
Въ это самое время пріѣзжаетъ изъ Индіи ея подруга; у нея Анна и пристраивается до своей смерти. Анна безъ стыда покорилась своему несчастію; она приняла сначала помощь своей подруги, но вскорѣ устроила себѣ независимое положеніе, давая уроки пѣнія. Она мужественно боролась противъ горя и болѣзни ради своей дочери — но надломленный организмъ взялъ свое.
Несчастную умирающую женщину преслѣдовало зловѣщее предчувствіе.
— Бланшъ — сказала она — возьмешь ли ты на свое попеченіе моего ребенка?
— Она будетъ моимъ ребенкомъ, милая Анна, если тебя не станетъ.
Умирающая замолкла на минуту и задумалась. Вдругъ она страшно задрожала.
— Сохрани это въ тайнѣ — произнесла она — я боюсь за мою дочь!
— Боишься? даже послѣ моего обѣщанія?
Она снова повторила: «Да, я боюсь за нее!»
— Почему же?
— Моя Анна — мое второе я; неправда-ли?
— Да.
— Анна любитъ твою дочь точно также горячо, какъ нѣкогда и я тебя любила.
— Да.
— Замѣть, она не называется именемъ своего отца: — она тоже Анна Сильвестръ, какъ и я. Неужели и она кончитъ, какъ я кончаю?…
Послѣдними словами умирающей были просьбы сдѣлать изъ ея Анны гувернантку и не давать ей музыкальнаго образованія, не позволять вступать на сцену. Больная скончалась; дочь ея осталась у Бланшъ.
Десять лѣтъ спустя, идущій въ гору адвокатъ, виновникъ несчастія умершей Анны, достигъ до самой вершины своихъ надеждъ. М-ръ Деламэнъ, пользуясь полнымъ успѣхомъ въ адвокатурѣ, сдѣлался еще популярнѣе въ парламентѣ. Онъ сталъ однимъ изъ самыхъ выдающихся членовъ палаты. Онъ говорилъ ясно, скромно, съ чувствомъ, и никогда не произносилъ длинныхъ рѣчей… Однимъ словомъ, м-ръ Деламэнъ такъ возвысился, что всѣ его друзья начали совѣтовать его двумъ сынкамъ вести порядочную жизнь и приличныя знакомства, такъ какъ они могли въ одно прекрасное утро проснуться сыновьями лорда. Предсказаніе друзей сбылось: м-ръ Деламэнъ сталъ лордомъ Гольчестеромъ.
Дочь Анны оставалась у Бланшъ, у жены сэра Томаса Люнди. Желаніе матери было свято исполнено — Анна сдѣлалась воспитательницей маленькой Бланшъ. Такая же сильная привязанность была между дѣтьми, какъ она когда-то была между ихъ матерьми. Но и Бланшъ скоро лишилась своей матери — она умерла при переѣздѣ въ Индію къ мужу. Отецъ Бланшъ женился во второй разъ — прожилъ однако недолго; возвратясь изъ Индіи, онъ скончался.
Вотъ и весь прологъ. Онъ вводитъ читателя въ романъ и вмѣстѣ знакомитъ его съ однимъ изъ главныхъ недостатковъ Уильки-Коллинса, съ его привычкою помѣщать въ свои разсказы предчувствія и какое-то мистическое предвидѣніе. Прологъ имѣетъ, потому, одно отношеніе къ будущему разсказу — онъ оправдываетъ предчувствіе умирающей; а авторъ какъ будто хочетъ доказать, что, несмотря на разницу обстановки и воспитанія, на людяхъ часто лежитъ роковая печать, которую нельзя ничѣмъ уничтожить. Дѣйствительно, дочь бѣдной Анны съ первыхъ же страницъ оказывается несчастной, и по винѣ кого-же? — младшаго сына человѣка, который когда-то причинилъ несчастіе и ея матери — младшаго сына лорда Гольчестера, бывшаго адвоката Деламэна.
Но стоило ли писать прологъ почти на семидесяти страницахъ для того, чтобы еще болѣе укоренить подобныя идеи въ людяхъ и безъ того склонныхъ къ вѣрѣ во всевозможныя примѣты и предчувствія?
Романъ начинается рядомъ мастерскихъ портретовъ и характеристикъ, которые, можно сказать, составляютъ главную спеціальность таланта Уильки-Коллинса.
У лэди Люнди, мачихи Бланшъ, собрались какъ-то на ея дачѣ гости и размѣстились въ бесѣдкѣ и около.
Они смѣялись и болтали въ ту минуту, когда на холмикѣ у бесѣдки появилась молоденькая дѣвушка и стала осматривать всѣхъ гостей, какъ генералъ осматриваетъ свой отрядъ.
Она была молода, хороша, цвѣтуща, очаровательна. Одѣта по послѣдней модѣ. Шляпка въ видѣ опрокинутой тарелочки была надвинута на самый лобъ. Шаръ свѣтло-русыхъ волосъ, хорошо надутый, былъ прикрѣпленъ на темени. Водопадъ бусъ катился по ея груди. Эмалевые, майскіе жучки (поразительно похожіе на живыхъ) качались на кончикахъ ея ушей. Обшивка платья была чуднаго, небеснаго цвѣта. Ножки чуть-чуть просвѣчивали сквозь полосатые чулки. Башмаки на ней были такъ-называемаго фасона «Ватто», съ такими высокими каблуками, отъ которыхъ мужчины приходятъ въ ужасъ и спрашиваютъ себя: «Какимъ образомъ удается этой прелестной особѣ держаться на ногахъ?» Представшая въ такомъ видѣ молодая дѣвушка была миссъ Бланшъ Люнди. Лѣтъ — восемнадцать. Положеніе въ обществѣ — превосходное. Состояніе — вѣрное. Характеръ — живой. Расположеніе духа — перемѣнчивое. Однимъ словомъ, дитя своего времени, съ недостатками его же и съ его же хорошими качествами, а сверхъ того съ подкладкой откровенности, прямота и добраго сердца.
— Господа! — воскликнула Бланшъ — замолчите на минутку! Мы сейчасъ будемъ выбирать партнеровъ для крокета! за дѣло! за дѣло! за дѣло!
Въ эту минуту къ Бланшъ подошла дама и посмотрѣвъ на молодую дѣвушку съ упрекомъ, начала благосклонно выговаривать ей.
Эта дама была высока ростомъ и полна. Ей могло быть лѣтъ тридцать пять. У нея былъ орлиный жесткій носъ, прямой подбородокъ, роскошные черные волосы и черные глаза. На ней была великолѣпная одежда цвѣта молодой лани. Во всѣхъ движеніяхъ замѣчалась небрежная грація, которая нравилась съ перваго взгляда, но при ближайшемъ знакомствѣ, становилась невыразимо монотонна и скучна. Это была лэди Люнди вторая, вдова сэра Томаса Люнди. Другими словами, это была мачиха Бланшъ и достойная зависти обладательница дома и земель Виндигэта.
— Душа моя — сказала лэди Люнди — слова имѣютъ свое значеніе даже на языкѣ молодой дѣвушки. Неужели вы называете крокетъ «дѣломъ»?
— Однако вы не назовете эту игру «удовольствіемъ» — отозвался изъ глубины бесѣдки серьёзно-ироническій голосъ.
Гости разступились, и изъ среды представителей новѣйшаго общества выступилъ джентльменъ прошедшихъ временъ. Манеры его были изысканны и отличались той граціей и любезностью, которыя совершенно позабыты теперешнимъ поколѣніемъ. Одежда его состояла изъ вычурнаго бѣлаго галстуха, синяго сюртука застегнутаго до верху, нанковыхъ брюкъ и нанковыхъ же стиблетъ, такое облаченіе возбуждаетъ смѣхъ въ теперешнемъ поколѣніи. Рѣчь его лилась какъ ручей, въ ней можно было замѣтить оригинальность мысли и утонченно-любезный даръ колкаго отвѣта — качества, которыхъ не любитъ и опасается нынѣшняя молодежь. Роста онъ былъ небольшого, тѣлосложенія тонкаго и стройнаго, съ красивой головой покрытой сѣдинами, съ блестящими черными глазами, съ морщинками юмора въ обоихъ углахъ рта. Одна изъ ногъ его представляла то легкое безобразіе, вслѣдствіе котораго человѣка называютъ «колченогимъ». Но онъ такъ же весело мирился съ своею хромотой, какъ и съ своими годами. Въ обществѣ онъ славился за свою палку изъ слоновой кости, съ табакеркой искусно вдѣланной въ набалдашникѣ. Современное общество боялось его за его ненависть ко всему новому, которая проявлялась кстати и некстати и всегда вызывала въ немъ несчастную способность попадать въ больное мѣсто. Таковъ былъ сэръ Патрикъ Люнди, братъ почившаго баронета сэра Томаса и наслѣдникъ его земель и титула.
Миссъ Бланшъ не обратила-ни малѣйшаго вниманія ни на замѣчаніе мачихи, ни на комментарій дяди, указала на столъ, на которомъ лежали молоточки и шары, и, какъ ни въ чемъ не бывало, повторила вопросъ.
— Я предводительствую одной партіей — сказала она — а лэди Люнди другой. Мы поочереди выбираемъ партнёровъ, за мама остается первенство лѣтъ. Итакъ, мама, выбирайте первая.
Лэди Люнди выбрала миссъ Сильвестръ. Гости снова разступились и пропустили ее. Это была дѣвушка въ самой порѣ жизни, одѣтая въ простое бѣлое платье. Когда она показалась и подошла къ хозяйкѣ, всѣ мужчины съ интересомъ посмотрѣли на нее. «Какая прелестная женщина» — шёпотомъ спросилъ одинъ изъ гостей у друга дома — «кто она такая?» — «Гувернантка миссъ Люнди, ничего больше». Въ то время какъ гость дѣлалъ этотъ вопросъ, лэди Люнди и миссъ Сильвестръ стояли лицомъ къ лицу предъ всей компаніей. Гость посмотрѣлъ снова на обѣихъ женщинъ и шепнулъ: «Должно быть что-нибудь неладно между хозяйкой и наставницей?» Другой тоже взглянулъ на нихъ и односложно отвѣтилъ: «Да».
Есть женщины, которыхъ вліяніе на мужчинъ остается необъяснимой тайной для субъектовъ ихъ пола. Гувернантка была одной изъ такихъ. Она наслѣдовала всю очаровательность своей матери, хотя не была одарена ея красотой. Если бы о ней нужно было судить по головкамъ кипсэковъ или по снимкамъ выставленнымъ въ окнахъ магазиновъ эстамповъ — то приговоръ надъ ней былъ бы произнесенъ очень скоро; всякій сказалъ бы: «въ ея лицѣ нѣтъ ни одной правильной черты». Когда миссъ Сильвестръ была спокойна, въ ней не было ничего своеобразно-привлекательнаго. Роста она была средняго, такъ же хорошо сложена, какъ большая часть женщинъ. Волосы и цвѣтъ лица ея — ни темный, ни свѣтлый, а досадно средній. Въ лицѣ ея были даже положительные недостатки, которыхъ невозможно было отрицать, нервное сокращеніе одного изъ угловъ рта нарушало прямую линію ея губъ, когда она говорила, нервное блужданіе глаза на той же сторонѣ едва-едва не дѣлало ихъ косыми. И все же, съ этими положительными недостатками она была одна изъ тѣхъ женщинъ, — замѣчательно-рѣдко встрѣчающихся, — которыя держатъ въ своихъ рукахъ сердца мужчинъ и спокойствіе цѣлыхъ семей. Она шла — и въ ея походкѣ была какая-то утонченная грація, которая заставляла васъ оборачиваться, забывать о чемъ шла рѣчь съ пріятелемъ и безмолвно слѣдить за ней. Она садилась около васъ и заговаривала съ вами — и вотъ, что-то невыразимо нѣжное отражалось въ гримаскѣ рта и въ нервно-содрагающемся глубокомъ сѣромъ глазѣ — и это что-то преображало недостатки въ красоту, которою вы восхищались, которая заставляла ваши нервы вздрагивать, когда она случайно прикасалась къ вамъ; ваше сердце удвоенно бьется, когда вы наклоняетесь вмѣстѣ съ ней надъ одной книгой и чувствуете близъ себя ея дыханіе. Понятно, что вы ощущаете все это если вы мужчина. Если же вы женщина, — вы обратились бы къ первой сидящей возлѣ васъ подругѣ съ вопросомъ: «Что могутъ находить въ ней мужчины привлекательнаго?»…
Глаза хозяйки и гувернантки встрѣтились, въ нихъ отразилось явное недовѣріе съ обѣихъ сторонъ. Немногіе не замѣтили, что подъ спокойной поверхностью что-то тлѣло. Миссъ Сильвестръ заговорила первая.
— Благодарю васъ, лэди Люнди, я бы предпочла не играть.
— Неужели? колко спросила лэди Люнди, но такъ какъ мы собрались здѣсь для игры, то это можетъ показаться нѣсколько страннымъ. Развѣ случилось что-нибудь недоброе, миссъ Сильвестръ?
Краска выступила на нѣжныхъ, блѣдныхъ щекахъ миссъ Сильвестръ. Но она исполнила свою обязанность гувернантки — она подчинилась.
— У меня нѣтъ никакой причины, отвѣтила она, мнѣ сегодня немножко нездоровится. Но я буду играть, если вамъ это угодно.
— Я этого непремѣнно желаю, отвѣтила лэди Люнди.
Дошла очередь до Бланшъ. Она нерѣшительно осмотрѣла всѣхъ гостей, глаза ея встрѣтились съ глазами молодого человѣка, стоявшаго на виду. Онъ стоялъ рядомъ съ сэромъ Патрикомъ и былъ столько же яркимъ представителемъ возникшей въ Англіи новой школы «суровыхъ», сколько сэръ Патрикъ былъ поразительнымъ представителемъ школы уже отжившей.
«Современный» юноша былъ очень молодъ и здоровъ, высокъ и мощенъ. Проборъ его курчавыхъ волосъ начинался отъ средины лба, доходилъ прямѣйшей линіей до темени и оканчивался такой же линіей на его красноватомъ затылкѣ. Черты его лица были настолько правильны, насколько могутъ быть правильны черты человѣческаго лица, но за то и настолько же неосмысленны. Его выраженіе всегда сохраняло изумительно-неподвижное спокойствіе. Мускулы его сильныхъ рукъ обрисовывались на рукавахъ его легкой, лѣтней одежды. Онъ былъ широкъ въ груди, тонокъ въ таліи, твердъ на ногахъ, однимъ словомъ — великолѣпное «животное-человѣкъ» съ головы до ногъ, доведенное до высшей степени физическаго развитія. И имя ему m-r Жоффруа Деламэнъ, обыкновенно называемый «благороднымъ» (honorable) и заслуживающій это названіе по многимъ причинамъ. Во-первыхъ, онъ былъ «благородный» — потому что былъ второй сынъ лорда Гольчестера; во-вторыхъ, онъ достигъ высшей популярности, до которой только могутъ достигать молодые англичане современнаго образованія — онъ былъ чуть ли не первымъ гребцомъ во время университетской перегонки на лодкахъ! Прибавьте къ этому, что никто никогда не видѣлъ его читающимъ что бы то ни было, кромѣ газеты и, никто не запомнитъ, чтобы онъ когда-либо отступился отъ разъ заключеннаго пари — и этого вамъ пока будетъ совершенно достаточно, чтобы составить себѣ полное понятіе объ этомъ благороднѣйшемъ молодомъ англичанинѣ.
М-ръ Деламэнъ играть отказался, Бланшъ должна была искать другого партнёра. Смуглый молодой человѣкъ, съ загорѣлымъ лицомъ, заставляющій предполагать, что онъ долгое время провелъ на морѣ, застѣнчиво подошелъ къ Бланшъ и прошепталъ:
— Выберите меня.
Лицо Бланшъ озарилось пріятной улыбкой. Очевидно было, что этотъ смуглый молодой человѣкъ занималъ особое мѣсто въ ея уваженіи, мѣсто, принадлежавшее ему исключительно.
— Васъ? возразила она кокетливо, вѣдь вы скоро уѣзжаете?
— Но я возвращусь послѣзавтра.
— Вы очень дурно играете!
— Я могу усовершенствоваться, еслибы вы захотѣли поучить меня.
— Неужели? такъ я хочу поучить васъ! Она обратилась сіяющая и закраснѣвшаяся къ своей мачихѣ: — Я выбрала м-ра Арнольда.
Вотъ главныя лица романа Уильки-Коллинса. Изъ нѣсколькихъ словъ, переброшенныхъ Арнольдомъ и Бланшъ видно, что между ними существуетъ нѣчто большее, чѣмъ простое знакомство. Дѣйствительно, при началѣ разсказа Арнольдъ дѣлаетъ Бланшъ предложеніе, которое принято. Денежныя дѣла Арнольда требуютъ его немедленнаго отсутствія на нѣсколько дней, такъ что онъ долженъ проститься съ Бланшъ въ самую счастливую минуту. Арнольдъ близкій пріятель Жоффруа Деламэна больше по чувству благодарности, чѣмъ по симпатіи. Жоффруа когда-то спасъ ему жизнь, вытащивъ его изъ воды. Арнольду еще не представлялось случая отплатить своему спасителю какой-нибудь болѣе или менѣе важной услугой, и онъ охотно приметъ на себя одно порученіе Жоффруа. Въ чемъ оно заключалось — увидимъ ниже.
Читатель не ожидаетъ многаго отъ Жоффруа; авторъ обрушиваетъ на него всю свою антипатію и даетъ полное понятіе о своемъ героѣ, назвавъ его «животное-человѣкъ». Человѣческаго въ немъ былъ только обликъ, все остальное можно было отнести къ животнымъ инстинктамъ. Въ жизни Жоффруа была три занятія: спортъ, пари и куреніе; все прочее служило ему только аксессуаромъ. Глупость, грубость какъ въ чувствахъ, такъ въ манерахъ и въ языкѣ, полнѣйшее отсутствіе какой бы то ни было привязанности, страшное невѣжество и умственное неразвитіе, доходящее до идіотизма — вотъ какимъ является герой романа Уильки-Коллинса и какимъ остается онъ до послѣдней страницы.
И это-то существо полюбила «утонченно-чувствительная» Анна Сильвестръ и нетолько полюбила его, но пренебрегла для него всѣми условіями свѣта и отдалась ему. Она поставила себя изъ-за него въ самое ужасное положеніе, въ которое только можетъ поставить себя дѣвушка. Какъ случилось, что эти два существа могли почувствовать другъ къ другу симпатію, которая перешла въ любовь — авторъ не говоритъ. Когда читатель встрѣчаетъ ихъ, то романъ ихъ уже оконченъ, читатель долженъ принять его, какъ совершившійся фактъ. Но съ такимъ фактомъ помириться не легко; какимъ образомъ дѣвушка двадцати-пяти лѣтъ, значитъ уже не первой юности, дѣвушка, хорошо знавшая всю страшную исторію своей матери, дѣвушка, которую авторъ хочетъ выставить идеаломъ женскаго развитія, ума, твердости и силы самоотрѣшенія — могла найти въ субъектѣ, подобномъ Жоффруа, такую неотразимую привлекательность, чтобы очертя голову броситься въ его объятія? Авторъ и самъ чувствуетъ, что поставилъ свою героиню въ искусственное положеніе, и что читатель не проститъ ему этой грубой ошибки. И вотъ онъ старается оправдать себя въ цѣлой сценѣ.
"Анна тихо прошла въ самую глубину бесѣдки. На одной изъ стѣнъ висѣло зеркало; она остановилась, и, посмотрѣвъ въ него, невольно содрогнулась. «Подходитъ время, — подумала она, — когда даже Бланшъ узнаетъ по моему лицу, что со мной!»
"Анна отвернулась отъ зеркала. Со стономъ отчаянія она подняла свои руки, тяжело опустила ихъ на стѣну и склонила на нихъ голову, оборотясь спиной ко входу. Въ дверяхъ показался мужчина — это былъ Жоффруа Деламэнъ.
«Онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ и остановился. Поглощенная своимъ горемъ, Анна ничего не слыхала, она не пошевелилась».
— Я пришелъ, потому что вы этого непремѣнно требовали, сказалъ онъ, но помните, мы здѣсь не въ безопасности.
При звукѣ его голоса Анна обернулась. Когда она подходила къ нему, выраженіе ея лица измѣнялось и придавало ей поразительное сходство съ матерью. Точно также, какъ мать когда-то взглянула на человѣка, который обезславилъ ее, такъ и дочь взглянула на Жоффруа Деламэна, — съ тѣмъ же самообладаніемъ, съ той же сдержанностью.
— Ну-съ, сказалъ онъ, что же вы хотите сообщить мнѣ?
— М-ръ Деламэнъ, отвѣтила она, вы одинъ изъ немногихъ избранниковъ судьбы; вы сынъ лорда; вы красавецъ, вы пользуетесь славой между вашими товарищами, вамъ открытъ доступъ въ лучшіе дома Англіи. Но, можетъ быть, кромѣ всего этого вы имѣете еще и другія качества? Можетъ быть, вы трусъ и подлецъ!
Онъ вздрогнулъ, хотѣлъ что-то сказать, переломилъ себя и сдѣлалъ усиліе, чтобы разсмѣяться.
— Постарайтесь говорить спокойно, сказалъ онъ.
— Говорить спокойно, повторила она, — и это вы мнѣ совѣтуете обуздать себя? Какая у васъ удивительная память! Вы вѣрно уже забыли о тѣхъ дняхъ, когда я была настолько глупа, что повѣрила въ вашу любовь, и настолько безумна, что вообразила, будто вы можете сдержать данное слово!
Онъ продолжалъ принужденно смѣяться.
— Безумно нѣсколько сильное выраженіе, миссъ Сильвестръ.
— Безумно — выраженіе именно настоящее. Я вспоминаю о моемъ ослѣпленіи — и оно для меня необъяснимо; я сама не могу понять себя. Что было въ васъ такого, — обратилась она къ нему съ презрительнымъ удивленіемъ, — что могло въ васъ привлечь такую женщину, какъ я.
Его несокрушимое спокойствіе устояло даже противъ этого удара. Онъ положилъ руки въ карманы и флегматически произнесъ:
— Ей-Богу не знаю.
Она отвернулась отъ него. Откровенная жестокость его отвѣта не оскорбила ее, и только безпощадно напоминала ей, что юна никого больше не имѣетъ права обвинить, кромѣ себя, за то ужасное положеніе, въ которомъ она находилась.
Печальная, грустная ея исторія, но ее нужно разсказать. При жизни матери, Анна была самая нѣжная, любящая дѣвочка. Впослѣдствіи, подъ попеченіемъ подруги матери, юность ея прошла такъ счастливо и такъ спокойно, что, казалось, дремлющія страсти такъ никогда и не проснутся. Она дошла до своей возмужалости и тутъ, въ самую блестящую пору своей жизни, отдалась человѣку, съ которымъ стояла теперь лицомъ къ лицу. Неужели ей нѣтъ извиненья? Нѣтъ, извиненіе все-таки есть.
"Она встрѣтилась съ нимъ — говоритъ авторъ — при другой обстановкѣ, чѣмъ та, въ которой они находились теперь. Она встрѣтилась съ нимъ, когда онъ былъ герой гонки на лодкахъ, первѣйшій человѣкъ по силѣ и ловкости, возбудившій восторгъ и энтузіазмъ цѣлой націи. На немъ сосредоточилось все вниманіе, онъ сдѣлался идоломъ народнаго поклоненія и восторга; ему принадлежали тѣ сильныя руки, которыя восхвалялись во всѣхъ газетахъ, онъ былъ первый между героями, провозглашенными гордостью и цвѣтомъ англійской націи, десятками тысячъ кричащихъ голосовъ. Женщина, въ самый разгаръ такого энтузіазма, дѣлается свидѣтельницей апоѳеозы «физической силы». Возможно ли, справедливо ли требовать, чтобы она хладнокровно спросила себя: «Чего (съ точки зрѣнія умственной и нравственной) все это заслуживаетъ?» — и задала бы себѣ этотъ вопросъ въ то время, когда человѣкъ, заслужившій такую славу, обращаетъ на нее вниманіе, представленъ ей, отличаетъ ее отъ всѣхъ прочихъ? Нѣтъ, она тогда не можетъ спокойно анализировать! Пока человѣчество останется такимъ человѣчествомъ, какимъ оно есть — за увлекшейся женщиной всегда останется извиненіе. Развѣ она безъ страданій "отдѣлалась отъ этого увлеченія?
«Посмотрите на нее — продолжаетъ авторъ — она стоитъ теперь передъ вашими глазами, мучась своей разгаданной тайной — ужасной тайной, которую она должна скрывать отъ невинной дѣвушки, горячо ею любимой. Посмотрите на нее уничтоженную послѣднимъ униженіемъ, для котораго нѣтъ словъ. Она разгадала любимаго человѣка только теперь, — а теперь уже слишкомъ поздно! Она оцѣнила его по достоинству только теперь, когда въ его рукахъ ея доброе имя. Спросите ее: „что же вы могли полюбить въ человѣкѣ, который говоритъ съ вами, какъ этотъ человѣкъ сейчасъ говорилъ? который обращается съ вами, какъ онъ сейчасъ обращался? Съ вами, съ такой умной, образованной, деликатной женщиной! Скажите, ради Бога, что вы могли найти въ немъ?“, Спросите ее объ этомъ — и она не будетъ знать, что отвѣтить вамъ; она даже не найдется настолько, чтобы напомнить вамъ, что этотъ человѣкъ былъ однажды и вашимъ идеаломъ мужской красоты; что вы тоже махали ему платкомъ до усталости, когда онъ садился въ лодку рядомъ со своими товарищами, что ваше сердце тоже готово было вырваться изъ груди вашей, когда на послѣднихъ бѣгахъ онъ сдѣлалъ прыжокъ и сразу взялъ призъ! Среди горечи своего поздняго раскаянія, она даже не прибѣгаетъ къ этимъ извиненіямъ. Неужели вы не видите въ ея страданіяхъ ничего искупляющаго? Неужели вы можете отвернуться и погнушаться высказать ей сочувствіе?»
Удовлетворенъ ли читатель доводами романиста? Мы думаемъ, скорѣе нѣтъ, чѣмъ да. Это правда, что общество склонно карать отдѣльное лицо за проступокъ, въ которомъ само общество несетъ значительную долю отвѣтственности, увлекаясь безсодержательными явленіями, хотя и въ другой формѣ, нежели какъ увлек;ась ими Анна. Но романистъ такъ высоко поставилъ Анпу, что ея увлеченіе нуждалось для своего оправданія въ болѣе сильныхъ аргументахъ, тѣмъ болѣе, что авторъ тутъ же рисуетъ намъ сцену, изъ которой видно, что даже безхитростная Бланшъ понимала всю пустоту и грубость Жоффруа.
— Неужели васъ, m-r Деламэнъ, ничего не интересуетъ, кромѣ грубыхъ тѣлесныхъ упражненій? спросила Бланшъ колко, когда онъ отказался играть въ крокетъ — неужели вамъ только и нравится, что грести или высоко прыгать чрезъ баррьеръ? Если бы у васъ былъ умъ, вы бы должны были давать и ему отдыхъ. У васъ вмѣсто ума мускулы — почему же вы имъ не дадите отдохнуть?
Колкое замѣчаніе миссъ Люнди скатилось съ Жоффруа Деламэна, какъ съ гуся вода.
— Думайте обо мнѣ что вамъ будетъ угодно — отвѣтилъ онъ съ несокрушимымъ равнодушіемъ. Я здѣсь въ обществѣ женщинъ, и онѣ не хотятъ, чтобъ я курилъ, — я долженъ жертвовать этимъ удовольствіемъ. Я надѣялся, что могу теперь на минуту ускользнуть и доставить себѣ это удовольствіе. Вы этого не желаете — все равно, я буду играть.
— О нѣтъ! разумѣется, идите курить! — отвѣчала Бланшъ.
Возвратимся, впрочемъ, къ прерванной сценѣ.
Послѣ длиннаго разговора съ Анной, въ продолженіи котораго Жоффруа нѣсколько разъ доводилъ Анну до отчаянія, онъ наконецъ соглашается жениться на ней гражданскимъ бракомъ.
— Говорите, что вы хотите, только не требуйте отъ меня невозможнаго — я не могу жениться на васъ сегодня.
— Вы можете.
— Что за глупости! Домъ и окрестности наполнены гостями! — Это невозможно!
— Это возможно. Я думала объ этомъ. Хотите вы слушать, что я придумала, или нѣтъ!
— Говорите тише.
— Хотите слушать или нѣтъ?
— Чортъ побери ваше упорство! Да.
Планъ Анны заключался въ томъ, что она уѣдетъ въ ближайшую гостинницу, и что Жоффруа пріѣдетъ туда за ней черезъ часъ и они уже отправятся дальше вмѣстѣ. Во избѣжаніе подозрѣнія со стороны хозяйки, она назоветъ себя мистрисъ Сильвестръ, если хозяйка спроситъ ея фамилію. Жоффруа соглашается и обѣщаетъ непремѣнно пріѣхать за ней въ скоромъ времени. Аннѣ удается извиниться предъ леди Люнди головной болью, она наскоро беретъ нѣсколько необходимыхъ вещей и благополучно добирается до желанной цѣли. Въ домѣ узнаютъ скоро, что Анны нѣтъ изъ записки, которую она оставила въ своей комнатѣ. Никто не видѣлъ, какъ она ушла. Леди Люнди спрашиваетъ слугъ поочереди — никто не можетъ дать ей положительнаго отвѣта.
Она позвонила и велѣла послать кухарку. Въ комнату вошла очень замѣчательная особа. Немолодая и спокойная, крайне опрятная и порядочная. Сѣдые волосы ея были гладко причесаны подъ простой бѣлый чепчикъ, ея глаза были впалы и смотрѣли прямо и проницательно въ лицо собесѣднику. По первому взгляду на нее можно было бы сказать, что это добросовѣстная и честная женщина. Немного болѣе всматриваясь въ нее, было ясно, что на этой женщинѣ осталась неизгладимая печать страшныхъ пережитыхъ страданій. Это чувствовалось въ ея мертвомъ спокойствіи. Кухарку, или Эсѳирь Десриджъ, держали въ домѣ за отличное умѣнье готовить кушанья, и за крайнюю честность. За эти качества ей прощали даже ея странности и терпѣли находившіе на нее по временамъ причуды. Эсѳирь была нѣма. Она онѣмѣла еще въ молодости отъ нанесеннаго ей удара, потому у ней всегда была привязана грифельная доска, на которой она писала отвѣты.
Эсѳирь очень утвердительно показала, худа уѣхала Анна. Между тѣмъ явился посланный изъ Лондона, отъ брата Жоффруа съ извѣщеніемъ, что отецъ его боленъ при смерти и что онъ можетъ быть примириться съ нимъ вслѣдствіе ходатайства матери. Братъ настоятельно зоветъ Жоффруа пріѣхать сейчасъ же, чтобы оказаться подъ рукой, если отецъ согласится простить его.
Жоффруа видитъ во всемъ этомъ залогъ своего благосостоянія и прекрасный случай отвязаться отъ Анны, отложивъ бракъ. Но какъ дать ей знать объ этомъ, чрезъ кого? Всѣ уже знаютъ, что она оставила домъ навсегда и поѣхала къ своему «мужу»: она написала это въ запискѣ. Жоффруа вспоминаетъ объ Арнольдѣ, онъ спасъ ему жизнь, онъ имѣетъ полное право требовать отъ него услуги. Жоффруа повѣряетъ Арнольду свою тайну. Арнольдъ предчувствуетъ (у Уильки-Коллинса эти предчувствія встрѣчаются очень часто) что-то недоброе, но взявъ во вниманіе, что другъ его спасъ ему жизнь, соглашается оказать Жоффруа услугу. Послѣ долгихъ переговоровъ друзья рѣшаютъ, что Арнольдъ спроситъ въ отелѣ «свою жену» и когда увидитъ Анну, передастъ ей наединѣ записку отъ Жоффруа. Арнольдъ обѣщаетъ все исполнить въ точности, прощается со своей невѣстой, обѣщая вернуться черезъ два дня, и уѣзжаетъ вмѣстѣ съ Жоффруа; тотъ высаживаетъ его недалеко отъ отеля, въ которомъ несчастная Анна ожидаетъ своего невѣрнаго обольстителя. Арнольдъ спрашиваетъ свою «жену», его приводятъ въ Аннѣ.
Анна уничтожена обманомъ своего возлюбленнаго, она долго не можетъ придти въ себя, наконецъ, ею овладѣваетъ смутный страхъ за жениха любимой ею дѣвушки. Анна уговариваетъ его уѣхать, но Арнольдъ, ничего не подозрѣвая относительно ея слишкомъ близкихъ связей съ Жоффруа, смѣется и говоритъ, что онъ не можетъ компрометтировать ее и потому не хочетъ сейчасъ же уѣхать. Арнольдъ не знаетъ, какое ему грозитъ неучастіе, Анна чувствуетъ, что онъ можетъ поплатиться за свое великодушіе и не говоритъ ему этого. Арнольдъ распоряжается какъ «мужъ», велитъ принести ужинъ, называетъ ее «женой» при свидѣтеляхъ — Анна все ужасается, трепещетъ, умоляетъ — но молчитъ. Авторъ, какъ бы сознавая, что во всей этой сценѣ, написанной впрочемъ мастерски, есть натяжка, что его героиня, неизвѣстно почему, дѣлаетъ ошибку упорнымъ молчаніемъ, — авторъ призываетъ на подмогу себѣ страшную грозу — Анна мучится вдвойнѣ — она не можетъ рѣшиться сказать страшныхъ словъ, она не можетъ убѣдить Арнольда ѣхать въ такую страшную пору. Скоро положеніе ихъ еще болѣе усложняется. Лэди Люнди и Бланшъ написали Аннѣ письмо, и сэръ Патрикъ пріѣхалъ къ ней передать его. Арнольдъ долженъ былъ въ это время спрятаться въ другую комнату. Только-что сэръ Патрикъ успѣлъ повернуть спину, какъ среди самаго ужаснаго дожди является промокнувшая до костей Бланшъ. Сердце Арнольда обрывается. Анна тушитъ свѣчи и говоритъ на-скоро Арнольду, чтобы онъ бѣжалъ внизъ въ залу. Арнольдъ, растерянный, сталкивается въ дверяхъ со своей невѣстой, но къ счастію было темно и она не узнаетъ его.
Бланшъ уѣхала, буря прошла; Анна опять начинаетъ умолять Арнольда уѣхать, все-таки не говоря ему ни слова объ опасности. Арнольдъ, наконецъ, соглашается и смотритъ на часы — уже почти ночь; онъ смотритъ на росписаніе желѣзныхъ дорогъ — болѣе часа, какъ уѣхалъ послѣдній поѣздъ. Арнольдъ вынужденъ остаться до утра. Анна въ отчаяніи, но все же не говоритъ ему ни слова, и уходитъ въ свою комнату.
Отецъ Жоффруа между тѣмъ не умеръ; онъ даже поставилъ условіе для примиренія съ сыномъ. Онъ обѣщалъ простить его и не лишить наслѣдства, если Жоффруа женится на порядочной женщинѣ. Мать съ радостью ухватилась за это условіе, невѣста была на примѣтѣ: очаровательная вдовушка съ десятью тысячами фунтовъ годового дохода. Жоффруа это было съ руки, но какъ отдѣлаться отъ Анны?
Впрочемъ что можетъ быть проще этого!? Арнольдъ пошелъ къ ней вмѣсто него, Арнольдъ назвался при свидѣтеляхъ ея мужемъ, Арнольдъ ночевалъ съ ней подъ одной кровлей — кто же послѣ этого ея мужъ, какъ не Арнольдъ? — Но онъ долженъ въ этомъ убѣдиться и поговорить съ компетентнымъ человѣкомъ. Сэръ Патрикъ былъ когда-то знаменитымъ адвокатомъ. Онъ обращается въ сэру Патрику подъ предлогомъ, что одинъ изъ его друзей не знаетъ точно, женатъ ли онъ или нѣтъ, и разсказываетъ ему положеніе Арнольда. Послѣ совѣщанія, Жоффруа встаетъ совершенно осчастливленный. Сэръ Патрикъ, одинъ изъ самыхъ лучшихъ юристовъ Шотландіи, признаетъ его друга законнымъ мужемъ Анны.
Анна все еще оставалась въ гостинницѣ. Въ запискѣ, принесенной Арнольдомъ, Жоффруа обѣщаетъ ей скоро дать о себѣ извѣстіе. Черезъ два дня онъ пишетъ ей изъ Лондона, чтобы она оставалась тамъ гдѣ находится, чта онъ опять скоро дастъ о себѣ вѣсть. Анна ждетъ, дни идутъ — ничего не приходитъ. Анна рѣшается оставить гостинницу, но прежде чѣмъ уѣхать, совсѣмъ изъ этихъ мѣстъ, она хочетъ видѣть еще разъ Бланшъ. Она обѣщала Бланшъ придти въ ней когда-нибудь въ библіотеку во время завтрака, когда всѣ въ столовой. Бланшъ ждала ее напрасно каждый день; наконецъ, о радость! Анна пришла.
— Кто же у васъ теперь въ домѣ? спросила Анна.
Бланшъ назвала по имени всѣхъ гостей.
— Еще двое пріѣхали сегодня — прибавила она — Арнольдъ и его отвратительный другъ, m-r Деламэнъ.
Это извѣстіе такъ взволновало Анну, что она въ изнеможеніи опустила голову. Волненіе ея было такъ явно, и такъ сильно подѣйствовало на нея, что она едва держалась на ногахъ. Бланшъ видѣла, что ей нужно помочь.
— Ты упадешь безъ чувствъ, я сейчасъ принесу вина!
Бланшъ ушла въ одну дверь, въ другую вошелъ Жоффруа. Занятый своей мыслью, онъ не тотчасъ замѣтилъ Анну. Ея упадающія силы мгновенно воскресли отъ радости снова увидѣть его. Она встала и подошла къ нему. Жоффруа обрѣзалъ разговоръ съ первыхъ словъ:
— И вы еще смѣете требовать, — воскликнулъ онъ, — чтобы я женился на васъ, послѣ того, что произошло въ гостинницѣ?
Анна прислонилась къ столу и оперлась на него одной рукой, а другой схватила свою голову. Она чувствовала, что умъ ея мѣшается. Мыслить послѣдовательно становилось ей невозможно. Она машинально повторяла: — «Въ гостинницѣ? что такое было въ гостинницѣ?»
— Прошу помнить, что я совѣтовался съ юристомъ и говорю съ полной увѣренностью.
Она, казалось, не поняла его и все еще машинально спрашивала: «Что же такое въ гостинницѣ?» Она не могла ничего припомнить и, держась одной рукой за столъ, совершенно подошла къ Жоффруа.
— Отказываетесь ли вы жениться на мнѣ?
— Вы уже замужемъ за Арнольдомъ, отвѣчалъ онъ ей въ упоръ.
Она не вскрикнула, не сдѣлала попытки убѣжать, а безъ чувствъ упала къ ногамъ его, какъ когда-то мать ея упала къ ногамъ его отца. Онъ освободилъ свои ноги изъ складокъ ея платья. «Кончено»! — прошепталъ онъ глядя на нее, когда она лежала безъ чувствъ на полу. Онъ услышалъ шумъ шаговъ, повернулся и вышелъ.
Опомнясь, Анна подъ первымъ предлогомъ оставила свою подругу и бросилась въ ближайшій городъ. Она отправилась къ одному адвокату, разсказала, не называя ни чьихъ именъ, въ чемъ дѣло — тотъ отвѣтилъ ей также утвердительно, что она жена Арнольда. Она бросилась къ другому, тотъ выслушалъ ее и вывелъ такое заключеніе:
— Бракъ вашъ нельзя собственно считать дѣйствительнымъ — сказалъ онъ — конечно, можетъ быть, можно было бы узаконить бракъ, если бы вы подали на этого господина искъ. Но насколько я вижу, вы именно этого-то и не желаете.
Результатомъ разговора съ адвокатомъ была — настоятельная необходимость немедленно увѣдомить Арнольда о томъ положеніи, въ которое онъ поставленъ. Измученная Анна едва доѣхала до дому, она чувствовала страшныя страданія во всемъ тѣлѣ. «Письмо въ Арнольду! — повторяла она — лишь бы только успѣть написать это письмо»!
Но она не успѣла. Письмо осталось едва начатое на столѣ, когда хозяйка гостинницы увидала ее безъ чувствъ лежащую на диванѣ. Скрученный платокъ былъ между ея стиснутыми зубами. Страшно было смотрѣть на ея измученное лицо….
Анна чуть не лишилась жизни и долгое время пролежала въ безпамятствѣ. Никто въ отелѣ не зналъ, кто она такая, откуда она и гдѣ ея друзья. Сдѣлали вызовъ въ газетахъ, во никто не откликнулся.
Въ то время, какъ несчастная Анна почти умирала въ чужомъ городѣ, друзья ея дѣлали все, чтобы напасть на ея слѣдъ. Всѣ ихъ усилія оставались тщетными.
Бланшъ страшно тосковала. Сэръ Патрикъ не зналъ, чѣмъ бы разсѣять ея горе и видѣлъ исходъ только въ одномъ: поторопить свадьбу ея и отправить молодыхъ за-границу. Сказано-сдѣлано. Арнольдъ, разумѣется, въ восторгѣ; свадьба состоялась, молодые уѣхали за-границу, взявъ съ сэра Патрика слово, что онъ будетъ постоянно хлопотать объ отысканіи мѣстожительства Анны. До брака, Арнольду нѣсколько разъ случалось быть въ такомъ неловкомъ положеніи, которое собственно требовала бы, чтобы онъ сообщилъ сэру Патрику о вмѣшательствѣ своемъ въ исторію Анны съ Жоффруа; но Арнольдъ далъ ему слово никому никогда не выдавать его секрета, и потому онъ упорно молчалъ.
Что же дѣлаетъ въ это время Жоффруа? Гдѣ главный виновникъ несчастія Анны? Какъ онъ проводитъ время.
Въ лицѣ Жоффруа, авторъ поднимаетъ вопросъ о страшно притупляющемъ вліяніи исключительно физическаго развитія. Въ продолженіи романа авторъ не разъ подходитъ къ этому вопросу, который составляетъ одну изъ задачъ его, и энергически громитъ англійскую молодежь. Приведемъ одну изъ самыхъ выдающихся сценъ.
Изъ гостей леди Люнди, двое были мужчины среднихъ лѣтъ, принадлежащіе къ тому многочисленному разряду людей, которые окрашены природой сѣренькой краской. Они приняли взглядъ своего времени настолько, насколько способности ихъ это позволяли, и занимали въ обществѣ положеніе похожее на то, которое занимаетъ хоръ на сценѣ. Они составляли эхо мнѣнія большинства.
Остальные три гостя приближались къ тридцатилѣтнему возрасту. Всѣ трое были знатоки въ скачкахъ и въ тѣлесныхъ упражненіяхъ; превосходно знали достоинство трубокъ и вина, отлично играли на бильярдѣ и держали большія пари. Всѣ трое были въ полномъ невѣдѣніи обо всемъ остальномъ, что происходило подъ луной. Всѣ они были молодые люди знатнаго рода и всѣ имѣли университетскій дипломъ. Личность каждаго изъ нихъ, еслибъ описать ее, представила-бы блѣдный очеркъ съ Жоффруа, потому читатель вполнѣ можетъ удовлетвориться, если мы — говоритъ авторъ — назовемъ ихъ №№ 1, 2, 3 (за полнымъ отсутствіемъ въ нихъ болѣе рѣзкихъ отличій).
Пока сэръ Патрикъ просматривалъ списокъ гостей, приглашенныхъ леди Люнди на ближайшій большой обѣдъ, №№ 1, 2, 3 и тотъ хоръ подошли къ Жоффруа и воззвали къ его авторитету.
— Слушайте, Деламэнъ! вы намъ нужны. Сэръ Патрикъ ведетъ противъ насъ регулярную аттаку, называетъ насъ первобытными британцами, говоритъ, что мы люди необразованные. Онъ сомнѣвается, чтобы мы могли прочитать, написать или сосчитать что бы то ни было безъ ошибокъ. Клянется, что ему опротивѣли господа, которые только и знаютъ, что хвастаться своими мускулами, спорятъ кто изъ нихъ сильнѣе и т. п. Говоритъ самыя ужасныя вещи о человѣкѣ, который ведетъ здоровую жизнь и упражняется физически, потому что онъ не сидитъ уткнувши носъ въ книгу. Онъ говоритъ, что такой человѣкъ способенъ на всѣ преступленія, не исключая даже убійства. Онъ увидѣлъ ваше имя въ газетахъ по случаю объявленія о вашемъ скоромъ бѣгѣ въ перегонку, и когда мы спросили его, заложилъ ли онъ на васъ какое-нибудь пари, онъ отвѣтилъ намъ, что при вашемъ ближайшемъ конкурсѣ въ университетѣ онъ будетъ держать пари на что намъ угодно, намекая, дружище, на вашъ дипломъ.
— Грубо — по мнѣнію № 1-го — намекать на дипломъ.
— Показываетъ дурное воспитаніе, возбуждать вопросы, которыми не интересуются — по мнѣнію № 2.
— Недостойно англичанина насмѣхаться за спиной — по мнѣнію № 3.
Два господина, составляющіе хоръ, согласились съ общимъ мнѣніемъ. «Мнѣнія сэра Патрика чрезвычайно крайнія, неправда-ли Смитъ?» — «Мнѣ кажется, Джонсъ, интересно было бы услышать и мнѣніе господина Деламэна»?
Жоффруа пристально посмотрѣлъ на каждаго изъ своихъ поклонниковъ. Въ его взглядѣ было что-то незнакомое имъ, въ его манерахъ что-то непріятное, что ихъ смутило. (Читатель долженъ знать, что этотъ разговоръ происходилъ передъ тѣмъ, что Жоффруа собирался посовѣтоваться съ сэромъ Патрикомъ о своемъ положеніи относительно Анны, потому Жоффруа не хотѣлъ сдѣлать ему непріятности).
— Вы не можете сами сговориться съ сэромъ Патрикомъ — спросилъ онъ — я вы хотите, чтобы я это сдѣлалъ?
№№ 1, 2, 3 и хоръ отозвались въ одинъ голосъ: «Да».
— Я этого не сдѣлаю!
№№ 1, 2, 3 и хоръ въ одинъ голосъ спросил: «Почему»?
— Потому, что — отвѣтилъ Жофруа — вы всѣ неправы, а сэръ Патрикъ правъ!
Не только удивленіе, но совершенное оцѣпенѣніе повергло депутатовъ въ безмолвіе.
Не сказавъ имъ больше ни слова, Жоффруа подошелъ къ сэру Патрику и заговорилъ съ нимъ. Сателлиты послѣдовали за нимъ и слушали съ изумленіемъ.
— Вы, я слышалъ, готовы биться объ закладъ — сказалъ Жоффруа — что я не получу моего диплома? вы совершенно правы. Вы сомнѣваетесь, чтобы я, или кто бы то ни былъ изъ стоящихъ за мной, могъ читать, писать и считать безошибочно? вы опять совершенно правы. Вы говорите, что люди моего и ихъ сорта, начинающіе свою жизнь перегонками и бѣгами, могутъ кончить ее любымъ преступленіемъ, не исключая даже убійства — какъ -знать, можетъ быть вы правы и въ этомъ! Кто же можетъ знать, что съ такимъ человѣкомъ случится! Кто можетъ, сказать, совершу ли я такое-то преступленіе или кто другой. Могу ли я или можете ли вы знать это?
Онъ рѣзко обратился къ ошеломленной аудіенціи: «Вы хотите знать мое мнѣніе — вы его слышали коротко и ясно».
Нетолько въ безстыдствѣ этой выходки, но и въ злорадостномъ удовольствіи, которое видимо испытывалъ говорящій, было что-то необыкновенное, что обдало холодомъ всѣхъ слушателей, не исключая даже сэра Патрика.
Во время общаго молчанія, въ комнату вошолъ еще новый гость. Это былъ докторъ, пользовавшійся въ Лондонѣ репутаціей одного изъ самыхъ знающихъ врачей.
— Тутъ, кажется, идетъ оживленный споръ? сказалъ онъ — можетъ быть, я тутъ не кстати?
— Споръ конченъ, мы всѣ согласны! буйно воскликнулъ Жоффруа, отвѣчая за всѣхъ — чѣмъ больше согласныхъ, тѣмъ лучше!
Докторъ взглянулъ на Жоффруа и остался у окна.
— Извините — сказалъ сэръ Патрикъ, обратясь къ Жоффруа — мы не всѣ согласны. Я не могу позволить вамъ, м-ръ Деламэнъ, присоединять мое мнѣніе къ тѣмъ взглядамъ, которые вы сейчасъ высказали. Послѣ того, что вы сейчасъ сказали, мнѣ остается только возстановить смыслъ словъ, какъ я ихъ сказалъ, а не какъ вы передали ихъ. Не моя вина, если разговоръ нашъ въ саду повторился передъ другими свидѣтелями — вина ваша…
Пока сэръ Патрикъ говорилъ, Жоффруа сѣлъ къ окну, упрямо-безчувственнъ къ тому выговору, который относился къ нему. Его нетерпѣніе узнать мнѣніе компетентнаго человѣка, разрѣшающее ему вопросъ о положеніи Арнольда относительно Анны, заставило его сдѣлать сэру Патрику уступку. Этимъ онъ хотѣлъ отдѣлаться отъ тягостнаго присутствія своихъ товарищей… Докторъ наблюдалъ за нимъ.
— Нашъ маленькій споръ въ саду, сказалъ сэръ Патрикъ, начался по поводу того объявленія, въ которомъ говорится что господинъ Деламэнъ скоро появится однимъ изъ бѣгуновъ въ перегонкахъ около Лондона. Я высказалъ по этому случаю мое отсталое мнѣніе, касательно физическихъ упражненій. Очень кожетъ быть, что въ пылу спора я былъ немного рѣзокъ, такъ какъ мое мнѣніе совершенно противорѣчило мнѣнію этихъ господъ — мнѣнію, я не сомнѣваюсь въ томъ, добросовѣстно противуположному.
№№ 1, 2 и 3 отвѣтили: «Вы однако должны помнить, что начавъ съ бѣговъ и перегонокъ, вы дошли до висѣлицы! Вы это сказали, это вѣрно»!
Оба господина, составляющіе хоръ, переглянулись: «Мнѣ кажется, Смитъ, что это было сказано?» — «Да, Джонсъ, это навѣрное было сказано».
Единственные два человѣка, которые не обращали видимаго вниманія на этотъ разговоръ, были Жоффруа и докторъ. Первый сидѣлъ равнодушно, одинаково индифферентный къ нападенію и въ защитѣ, второй слѣдилъ за нимъ съ интересомъ человѣка, разсчитывающаго дойти до истины.
— Выслушайте мою защиту, господа! — продолжалъ сэръ Патрикъ, — прошу васъ вспомнить, что я сказалъ въ саду. Я сдѣлалъ оговорку. Я допустилъ, что человѣкъ будетъ лучше работать умственно, если онъ съумѣетъ умно распредѣлить свое время и удѣлить долю и физическому упражненію. Весь вопросъ заключается въ томъ, чтобы рѣшить, какая должна быть пропорція между умственнымъ трудомъ и физическими упражненіями? Мои сѣтованія на нашу эпоху въ томъ и состоятъ, что англичане не умѣютъ найти этой пропорціи. Общественное мнѣніе въ Англіи, кажется, придаетъ развитію мускуловъ и ума не только равное значеніе, но даже ставитъ физическое развитіе неизмѣримо выше умственнаго. Поясню слова мои примѣромъ. Рѣдко можно видѣть болѣе единодушный и всеобщій энтузіазмъ, какъ энтузіазмъ, вызванный вашими университетскими перегонками на лодкахъ. Я вижу, что развитіе вашихъ мускуловъ вызываетъ восторгъ и торжество во всѣхъ школахъ и коллегіяхъ, и я прошу безпристрастнаго человѣка сказать мнѣ, что занимаетъ первое мѣсто какъ въ общественномъ мнѣніи, такъ и въ журналахъ: выставка ли въ самомъ зданіи (во время раздачи наградъ) того, что юноши произвели умственнаго, или выставка внѣ зданія (во время спортовъ) того, что юноши могутъ совершать тѣломъ? Вы всѣ очень хорошо знаете, что изъ двухъ вызываетъ всего болѣе поощреній и что увѣнчиваетъ высшими почестями героя дня.
№№ 1, 2 и 3 прошептали: «Мы не имѣемъ ничего возразить на это, мы съ вами до сихъ поръ согласны!»
— Прекрасно — продолжалъ сэръ Патрикъ — мы всѣ согласны. Покажите мнѣ теперь, въ чемъ высказалось благотворное вліяніе этого взрыва современнаго восторга предъ физическимъ развитіемъ и чѣмъ оно отразилось на массѣ народа? Развѣ явилось теперь большее число людей, готовыхъ жертвовать личными интересами для общаго блага? Развѣ мы относимся болѣе серьезно къ соціальнымъ вопросамъ, возникшимъ въ нашу эпоху? Развѣ мы становимся честнѣе относительно улучшенія нашихъ законовъ и въ коммерческихъ оборотахъ? Развѣ въ нашихъ удовольствіяхъ замѣтно болѣе здраваго смысла и вкуса? — а въ выборѣ удовольствій всегда отражается уровень развитія. Отвѣтьте мнѣ на эти вопросы доказательно, и я откажусь видѣть въ маніи къ спорту возвращеніе, подъ новой формой, къ нашимъ первобытнымъ, варварскимъ временамъ… Я сказалъ, что человѣкъ съ большей охотой возвращается къ своимъ книгамъ послѣ здороваго, физическаго моціона, я повторяю это еще разъ, предполагая, что моціонъ не будетъ превышать извѣстныхъ границъ. Но когда симпатіи общества обращены исключительно на физическое развитіе — то я говорю, что такое общество на скользкомъ пути. Оно заставитъ юношу думать только о тѣлесныхъ упражненіяхъ и сосредоточивать на этомъ всѣ свои интересы. Посвящая на это большую часть своего времени, онъ придетъ наконецъ къ тому, что въ немъ мало-по-малу заглохнутъ всѣ умственныя и нравственныя потребности и онъ окажется совершенно неразвитымъ и даже опаснымъ человѣкомъ.
Изъ противнаго лагеря послышались возгласы: «Наконецъ-то онъ до этого добрался! Человѣкъ, который развиваетъ силу данную ему Богомъ — называется человѣкомъ вреднымъ и опаснымъ! Слыхано-ли что-нибудь подобное»?!
Два эхо повторили: «Нѣтъ! ничего подобнаго не слыхано»!
— Возьмемте въ примѣръ — продолжалъ сэръ Патрикъ — молодого человѣка нашего времени, надѣленнаго всѣми качествами хорошаго физическаго развитія. Пусть этого человѣка случайно застигнетъ такое обстоятельство, которое пробудитъ въ немъ всѣ дикіе инстинкты, лежащіе въ глубинѣ человѣческой натуры — инстинкты алчности и жестокости, скрывающіеся подъ каждымъ преступленіемъ. Пусть такой человѣкъ будетъ поставленъ обстоятельствами по отношенію къ другому лицу въ такое положеніе, которое потребуетъ одного изъ двухъ: или пожертвовать всей жизнью этого лица, или отказаться отъ личныхъ интересовъ и желаній. Предположимъ, что счастіе ближняго или жизнь его встанетъ ему препятствіемъ для достиженія какого-нибудь желанія, и онъ безнаказанно можетъ разбить счастіе или уничтожить жизнь другого безъ малѣйшаго ущерба для себя. Что же можетъ остановить его? Развѣ ловкое управленіе весломъ или быстрый бѣгъ, или изумительная выносливость Мускуловъ помогутъ одержать нравственную побѣду надъ эгоизмомъ к жестокостью? Основные принципы такихъ упражненій всегда учили его пользоваться въ борьбѣ съ противникомъ превосходствомъ силы и ловкости. Въ его воспитаніи не было ничего смягчающаго суровость его сердца, ничего образующаго его умъ. Искушеніе застигаетъ такого человѣка въ расплохъ, онъ не можетъ сдѣлать никакого отпора. Все равно, какое мѣсто онъ ни занималъ бы въ обществѣ, и на какую-бы высокую ступень судьба ни поставила его, я говорю, что, относительно нравственныхъ побужденій и потребностей, онъ — животное и ничего больше. Вотъ какъ я поставилъ вопросъ при началѣ этого спора. Я взялъ крайній случай, но вполнѣ возможный — и я не отказываюсь отъ своихъ словъ.
Прежде чѣмъ защитники противнаго мнѣнія успѣли открыть ротъ, чтобы отвѣтить, Жоффруа вышелъ изъ своего равнодушнаго спокойствія и вскочилъ съ мѣста.
— Стойте! — воскликнулъ онъ угрожающимъ голосомъ, увлеченный желаніемъ отвѣтить самъ. Водворилось общее молчаніе. Жоффруа обернулся къ сэру Патрику и такъ посмотрѣлъ на него, какъ будто тотъ нанесъ ему личное оскорбленіе.
— Кто у васъ этотъ анонимный господинъ, который преслѣдуетъ однѣ свои собственныя цѣли, который никого не жалѣетъ и ни передъ чѣмъ не останавливается? Назовите его?
— Я только беру примѣръ — отвѣтилъ сэръ Патрикъ — я не нападаю на личность.
— Какое вы имѣете право — воскликнулъ Жоффруа, совершенно позабывая въ пылу своего озлобленія, что разсчетъ заставлялъ бы его сдержать себя предъ сэромъ Патрикомъ — какое вы имѣете право брать въ примѣръ гребца, который у васъ непремѣнно отъявленный мерзавецъ, когда гребецъ можетъ быть честнѣйшимъ человѣкомъ! и если уже на то пошло — честнѣе человѣка въ вашей кожѣ!
— Если одинъ случай такъ же возможенъ, какъ другой — что я вполнѣ признаю — отвѣтилъ сэръ Патрикъ — то я не вижу, почему я не имѣю права выбрать тотъ, который больше подходитъ къ моему примѣру. Позвольте, м-ръ Деламэнъ, я кончаю! Я не взялъ вполнѣ извращеннаго человѣка, какъ вы ошибочно предполагаете, по посредственнаго человѣка, съ его долей жестокости и дурныхъ качествъ. Я дѣлаю предположеніе, что такой человѣкъ наталкивается на искушеніе, выходящее изъ (ряда обыкновенныхъ, и я стараюсь доказать, что совершенное умственное неразвитіе заставитъ его подпасть подъ вліяніе самыхъ дурныхъ инстинктовъ. Онъ неизбѣжно, шагъ за шагомъ, можетъ дойти до преступленія, начавъ съ невѣжества, будь онъ баринъ, будь онъ уличный бродяга — все равно. Если вы не признаете за мной права брать подобные примѣры, вы или должны отвергнуть, что искушеніе можетъ коснуться человѣка съ кличкой: баринъ, или вы должны поставить а priori, что только такіе бары посвящаютъ себя физическому развитію, которые стоятъ выше всякихъ искушеній. Кончая, не могу не высказать моего глубокаго уваженія къ тѣмъ молодымъ людямъ, которые борются противъ заразы возвращающагося первобытнаго варварства. Въ ихъ будущности я вижу будущую надежду Англіи.
Справедливы ли надежды сэра Патрика или нѣтъ, но вѣрно во всякомъ случаѣ одно, что злоупотребленія спорта въ Англіи доходятъ дѣйствительно до величайшихъ безобразій. На скачкахъ и гонкахъ держатся огромныя пари, на которыя уходятъ цѣлыя состоянія, жертвуется счастіемъ семьи, дѣтей, иногда въ отчаяніи люди лишаютъ себя жизни. Изъ-за чего? — изъ-за того, что человѣкъ въ желтомъ нарядѣ гребетъ скорѣе или бѣгаетъ быстрѣе, нежели человѣкъ въ красномъ! Со стороны можно право принять общество, для котораго это составляетъ жизненный вопросъ, за огромный домъ умалишенныхъ. А между тѣмъ, страсть къ спорту, какъ въ прежнее время страсть къ охотѣ — распространяется на Западѣ необыкновенно быстро. Спортъ перешелъ уже во Францію и составляетъ одно изъ любимѣйшихъ удовольствій парижанъ. Кто изъ русскихъ, посѣтившихъ Парижъ, не попадалъ на безсмысленныя гулянья, называемыя «Courses»? Кто не наблюдалъ, съ какимъ жаднымъ интересомъ стремятся цѣлые десятки тысячъ народа посмотрѣть, «какой цвѣтъ» возьметъ призъ! Тысячи разряженныхъ женщинъ занимаютъ мѣста на эстрадахъ или слѣдятъ за перегоняющимися, стоя въ своихъ великолѣпныхъ экипажахъ. На эти «Courses» стекается все, что есть самаго наряднаго, знатнаго, «образованнаго» и богатаго, занимающаго высшее положеніе въ свѣтѣ. Мелкій людъ спѣшитъ тудаже, лавируетъ между экипажами, подвергается невольнымъ ушибамъ лошадей и давкѣ, намѣреннымъ ударамъ распорядительной власти — но все же идетъ, куда притягиваетъ его интересъ взглянуть на зрѣлище, доставляющее такъ много неподдѣльныхъ восторговъ его идеалу — богатому и «образованному» люду. Страсть къ скачкамъ до того распространилась, что даже молодыя дѣвушки «хорошихъ фамилій» не стѣсняясь признаются въ этомъ. Недавно намъ случилось встрѣтить молоденькую дѣвушку съ нѣжнымъ личикомъ и женственной граціей, которая говорила, что больше всего на свѣтѣ она любитъ скачки, что скачки разорятъ ее, когда она будетъ независима. Все окружающее общество одобрительно смѣялось и находило, что она «очаровательна». И все это происходило въ наполеоновскомъ Парижѣ, гдѣ злоупотребленія спорта не могли парализироваться хоть сколько-нибудь тѣми свободными политическими учрежденіями, которыя такъ часто и во многомъ спасаютъ англійское общество.
Жоффруа Деламэнъ, въ ожиданіи наступающей для него новой славы и богатаго супружества съ вдовушкой, мистриссъ Глинармъ, въ 10 тысячъ фунтовъ дохода, увлеченной его достоинствами атлета, продолжалъ вести обычную жизнь и совершенно позабылъ о женщинѣ, судьба которой была испорчена имъ навсегда. Аннѣ въ ея положеніи ничего не оставалось, какъ написать откровенно Арнольду обо всемъ. Письмо это пришло къ нему чрезъ сэра Патрика въ Баденъ-Баденъ, спустя не болѣе недѣли послѣ его свадьбы. Можно себѣ представить отчаяніе бѣднаго Арнольда. Онъ не могъ сказать страшной правды своей молодой женѣ, онъ не зналъ, что ему дѣлать и немедленно написалъ сэру Патрику, приложивъ письмо Анны въ подлинникѣ. Сэръ Патрикъ былъ возмущенъ и огорченъ до глубина души; но дѣла нельзя было исправить никакимъ образомъ. Арнольдъ скоро возвратился въ Англію, гдѣ его ожидалъ скандальный процессъ.
Лэди Люнди оказала при этомъ Бланшъ «истинно материнскую услугу». Отъ нея, точно также какъ отъ Бланшъ, до пора до времени хотѣли скрыть, въ какомъ положеніи находится Арнольдъ. Но она разузнала все и поспѣшила «исполнить свою обязанность» — разсказавъ Бланшъ въ чемъ дѣло и предложивъ ей свое покровительство. Испуганная Бланшъ вполнѣ довѣрилась мачихѣ и уѣхала съ ней въ Лондонъ. Лэди Люнди сообщила сэру Патрику, что Бланшъ вернется къ Арнольду только въ такомъ случаѣ, если законъ признаетъ его ея мужемъ.
Въ субботу, 3-го октября, люди свѣдущіе въ законахъ должны были рѣшать, дѣйствителенъ ли бракъ между Анной и Арнольдомъ. Для этого всѣ причастныя къ дѣлу лица должны были собраться у лэди Люнди въ ея лондонской квартирѣ. Присутствовали: лэди Люнди. Бланшъ, сэръ Патрикъ, Арнольдъ, Анна, Жоффруа, адвокатъ Жоффруа, адвокатъ лэди Люнди и дядя мистрисъ Глинармъ. Сэръ Патрикъ велъ дѣло Анны.
Во время дебатовъ (собраніе это было частное, и было созвано для того, чтобы адвокаты рѣшили, можетъ ли дѣло быть подано въ судъ и кто изъ двухъ, Жоффруа или Арнольдъ, долженъ выиграть). Жоффруа сидѣлъ молча, какъ будто дѣло его не касалось. Онъ сидѣлъ въ полудремотѣ, опираясь локтями о колѣно и подбородкомъ о палку.
Сэръ Патрикъ вывелъ его изъ оцѣпенѣнія.
— Вы серьезно замѣшаны въ это дѣло — сказалъ онъ — но, кажется, не хотѣли до сихъ поръ принимать въ немъ никакого участія. Вамъ пора одуматься. Взгляните на эту даму.
Жоффруа не пошевельнулся.
— Я ужъ и безъ того на нее достаточно наглядѣлся — грубо отвѣтилъ онъ.
— Вамъ, конечно, должно быть неловко передъ ней, но вы могли бы выразить это нѣсколько учтивѣе. Припомните 14-е августа, отвергаете ли вы, что вы обѣщали миссъ Сильвестръ жениться на ней?
— Я не могу допустить, чтобы вы имѣли право задавать моему кліенту подобные вопросы — сказалъ мистеръ Мой (адвокатъ Жоффруа); онъ не обязанъ отвѣчать на нихъ.
Жоффруа начиналъ приходить въ волненіе, все раздражало ого; замѣчаніе адвоката вывело его изъ терпѣнія.
— Я буду отвѣчать на что хочу! — дерзко отвѣтилъ онъ, посмотрѣлъ на сэра Патрика, и потомъ опустилъ глаза: — Я это положительно отрицаю, сказалъ онъ.
— Вы отрицаете, что обѣщали жениться на миссъ Сильвестръ?
— Да.
— Я требую, чтобъ вы посмотрѣли ей въ глаза.
— Я ужъ сказалъ вамъ, что достаточно на нее насмотрѣлся.
— Въ такомъ случаѣ смотрите на меня. Въ моемъ присутствіи, въ присутствіи всѣхъ этихъ лицъ, отрицаете-ли вы, что дали слово миссъ Сильвестръ и обязаны жениться на ней?"
Жоффруа вдругъ поднялъ голову. Его глаза устремились на Патрика и, мало-по-малу широко открываясь, съ ненавистью остановились на Аннѣ.
— Я знаю, чѣмъ я ей обязанъ — сказалъ онъ. Въ его взглядѣ была ненависть, въ его голосѣ злоба. Страшно было смотрѣть на него, страшно слушать. Мистеръ Мой сказалъ ему на ухо: «Сдерживайтесь, или я буду вынужденъ бросить ваше дѣло». — Онъ все продолжалъ смотрѣть на Анну съ тѣмъ же выраженіемъ и, наконецъ, обратился прямо къ ней:
— Еслибъ не вы — я былъ бы женатъ на мистрисъ Глинармъ; еслибъ не вы — я примирился бы съ отцомъ; если-бы не вы — я выигралъ бы бѣгъ. Я знаю, чѣмъ я вамъ обязанъ! — Руки его сжались, голова снова наклонилась, онъ не сказалъ больше ни слова.
Никто не пошевельнулся, никто не произнесъ ни слова. Ужасъ охватилъ каждаго изъ присутствующихъ. Анна взглянула на Бланшъ, но даже и въ эту минуту рѣшимость не оставила ее. Сэръ Патрикъ всталъ, страшное волненіе выразилось на его лицѣ.
— Пойдемте въ другую комнату, — сказалъ онъ Аннѣ, — я долженъ сейчасъ же переговорить съ вами.
Мистеръ Мой растерялся; ему стало ясно, что у сэра Патрика былъ важный документъ, который онъ могъ представить. Онъ обратился къ Жоффруа.
— Какъ же вы можете оставлять меня въ совершенномъ невѣдѣніи касательно вашего-же дѣла? — сказалъ онъ.
— Я ничего не знаю больше того, что сообщить вамъ, — отвѣтилъ тотъ угрюмо.
Когда сэръ Патрикъ и Анна вошли въ пустую комнату, онъ вынулъ изъ бокового кармана записку Жоффруа, написанную на оборотѣ письма Анны (ту самую, которую носилъ ей въ гостинницу Арнольдъ), руки его дрожали, голосъ срывался.
— Я сдѣлалъ все что было возможно — сказалъ онъ — и испробовалъ всѣ средства, чтобы этотъ документъ не былъ представленъ.
— Я вполнѣ цѣню вашу доброту, сэръ Патрикъ. Но вы должны представить его теперь.
Спокойствіе Анны представляло странный и трогательный контрастъ съ волненіемъ сэра Патрика. Онъ взялъ ее за руку, дважды начиналъ говорить и дважды голосъ не повиновался ему. Онъ, наконецъ, подалъ ей письмо молча, она молча положила его на столъ.
— Возьмите это письмо! сказалъ онъ — я не могу показать его, я не смѣю этого сдѣлать! Послѣ того что я видѣлъ и слышалъ, клянусь Богомъ, я не смѣю просить васъ объявить себя женой Жоффруа Деламэна.
Она отвѣтила однимъ словомъ: «Бланшъ»! Онъ нетерпѣливо покачалъ головой.
— Даже ради ея счастія не могу этого сдѣлать! Я убѣжденъ, что я выигралъ бы это дѣло предъ судомъ, не подвергая васъ страшной жертвѣ.
— Вы въ этомъ вполнѣ убѣждены, сэръ Патрикъ?
Вмѣсто отвѣта онъ опять схватилъ письмо.
— Уничтожьте это письмо и положитесь на меня, я никому не скажу, что видѣлъ его.
Она взяла отъ него письмо.
— Уничтожьте его скорѣй — повторилъ онъ — они могутъ отворить дверь, они могутъ войти и увидѣть его въ вашихъ рукахъ.
— Прежде чѣмъ уничтожить его, я хочу сдѣлать вопросъ: Бланшъ отказывается вернуться къ Арнольду прежде, чѣмъ не будетъ имѣть положительнаго удостовѣренія, что онъ ей мужъ. Если я покажу это письмо, можетъ-ли она вернуться къ нему сегодня-же? Если я докажу, что я жена Жоффруа Деламэна, могу ли я разъ навсегда уничтожить подозрѣніе, что Арнольдъ женатъ на мнѣ? Можете ли вы также полно оправдать Арнольда другимъ способомъ? Отвѣтьте мнѣ на это, какъ честный человѣкъ отвѣчаетъ женщинѣ, безусловно довѣряющей ему?
Она посмотрѣла на него, онъ опустилъ глаза и ничего не отвѣтилъ.
— Понимаю, — сказала она.
Съ этими словами она подошла къ двери; онъ схватилъ ее за руку, на его глазахъ были слёзы.
— Чего же намъ дожидаться? — спросила она.
— Подождите, — отвѣтилъ онъ, — сдѣлайте мнѣ эту милость.
Прошло еще нѣсколько мгновеній и они вошли. Мистеръ Мой увидѣлъ письмо въ рукахъ Анны.
— Должна ли я непремѣнно говорить сама или вы окажете мнѣ еще величайшее и послѣднее одолженіе, и будете говорить за меня? — обратилась она къ сэру Патрику.
Онъ взялъ письмо.
— Есть-ли въ этомъ письмѣ обѣщаніе жениться? — спросилъ мистеръ Мой.
Сэръ Патрикъ отвѣтилъ тоже вопросомъ:
— Помните-ли вы дѣло капитана Далримпля и миссъ Гордонъ?
— Я понимаю васъ, сэръ Патрикъ, — отвѣтилъ мистеръ Мой.
Сэръ Патрикъ обратился къ Аннѣ:
— Нѣсколько минутъ тому назадъ, я говорилъ вамъ о страшной неточности законовъ о бракѣ въ Шотландіи. Еслибъ не эта неточность, Арнольдъ не могъ бы очутиться въ томъ положеніи, въ которомъ онъ находится, и настоящія обстоятельства не случились бы. Постарайтесь запомнить это. Эта неточность служитъ причиной не только тѣмъ непріятностямъ, которыя уже кончились, но и тому злу, которое еще совершится. Несмотря на несовершенство шотландскихъ законовъ, одинъ случай они опредѣляютъ вполнѣ ясно: обмѣнъ обѣщаній вступить въ бракъ между мужчиной и женщиной вполнѣ достаточенъ, чтобы считать ихъ мужемъ и женой. Парламентъ одобрилъ этотъ законъ, онъ былъ принятъ и утвержденъ палатой лордовъ. Въ силу этого постановленія, если два лица, живущія въ Шотландіи, обязались другъ другу письменно вступить въ бракъ — бракъ ихъ не подлежитъ спору. Они мужъ и жена въ силу буквы закона. — Онъ обратился къ мистеру Мою: «Правъ ли я?»
— Совершенно правы, сэръ Патрикъ; меня только немного удивляетъ ваше замѣчаніе. Я самаго высокаго мнѣнія о шотландскихъ законахъ о бракѣ. Они обязываютъ человѣка, обольстившаго и обманувшаго женщину обѣщаніемъ, жениться на ней, признать ее своей женой. Это совершенно согласно съ интересами общественной нравственности.
— Лица здѣсь присутствующія, мистеръ Мой, сейчасъ будутъ имѣть случай оцѣнить нравственное достоинство шотландскаго закона, одобреннаго Англіей. Они сами разсудятъ о той нравственности, которая принуждаетъ брошенную женщину возвратиться къ негодяю, обманувшему ее, и предоставляетъ ей раздѣлываться съ нимъ, какъ она съумѣетъ.
Сказавъ это, сэръ Патрикъ обратился въ послѣдній разъ къ Аннѣ:
— Вы все-таки настаиваете, чтобы я представилъ этотъ документъ.
Она мрачно наклонила голову.
— Моя неумолимая обязанность — сказалъ сэръ Патрикъ — заставляетъ меня объявить отъ имени этой дамы, что вслѣдствіе письменнаго обѣщанія, съ 14-го августа она была и есть въ настоящую минуту законная жена мистера Жоффруа Деламэна.
Крикъ ужаса вырвался изъ груди Бланшъ; послѣ пробѣжавшаго неяснаго ропота со стороны другихъ свидѣтелей, водворилась мертвая тишина.
Жоффруа поднялся и уставилъ свой взглядъ на женщину, которая, оказывалось, имѣла право требовать, чтобъ онъ призналъ ее женой. Жоффруа не произнесъ ни слова. Торжество «закона» и «нравственности» было полное. Съ твердой рѣшимостью отмстить, новый «мужъ» грозно смотрѣлъ на обезчещенную имъ женщину, которая была на вѣкъ прикована къ нему, какъ, «жена».
Это были два смертельные врага, а общество назвало ихъ «мужемъ» и «женой».
Мистеръ Мой обратился къ Аннѣ.
— Въ силу письменнаго обѣщанія, обмѣненнаго вами въ Шотландіи, требуете ли вы, чтобъ законъ призналъ мистера, Жоффруа Деламэна вашимъ мужемъ?
Она утвердительно повторила его слова.
Мистеръ Мой обратился къ Жоффруа, который, наконецъ, вышелъ изъ своего онѣмѣнія.!
— Это не подлежитъ больше сомнѣнію? — спросилъ Жоффруа.
— Ни малѣйшему.
— Шотландскій законъ призналъ ее моей женой?;
— Да, шотландскій законъ призналъ ее вашей женой.
— Предписываетъ ли ей тотъ же законъ всюду слѣдовать за мужемъ?
— Да.
Онъ злобно улыбнулся и сдѣлать ей знакъ, чтобы она подошла къ нему. Она повиновалась. Сэръ Патрикъ только могъ шепнуть ей: «Положитесь на меня». — Бланшъ бросилась ей на шею и сквозь слёзы воскликнула: «О Анна! Анна!» Анна нѣсколько разъ поцѣловала ее и передала Арнольду. Арнольдъ вспомнилъ ея послѣднія слова въ гостинницѣ: «Вы не оказали дружбу неблагодарной женщинѣ; придетъ день, когда я, можетъ быть, вамъ это докажу». — Онъ посмотрѣлъ на нее съ нѣмымъ восторгомъ; она кивнула ему и подошла къ Жоффруа.
— Я здѣсь, сказала она, что должна я дѣлать?
Съ злой улыбкой онъ подалъ ей руку.
— Мистрисъ Жоффруа Деламэнъ — сказалъ онъ, — поѣдемте домой.
При этихъ словахъ, сэръ Патрикъ вспомнилъ о томъ уединенномъ домѣ, окруженномъ высокимъ заборомъ и стоящемъ въ сторонѣ, который занималъ Жоффруа, о зловѣщемъ лицѣ нѣмой женщины съ неподвижнымъ взглядомъ и рѣзкими манерами; онъ вспомнилъ обо всей этой обстановкѣ, такъ живо переданной ему Анной послѣ ея недавняго посѣщенія Жоффруа съ цѣлью объясниться съ нимъ, и страшная дѣйствительность встала передъ его глазами.
— Нѣтъ! — воскликнулъ онъ, увлеченный великодушнымъ порывомъ — этого не будетъ!
Жоффруа стоялъ молча, ожидая, чтобы она взяла предложенную руку. Анна минуту колебалась, потомъ рѣшительна подняла голову и приняла его руку. Когда они проходили мимо сэра Патрика, онъ загородилъ Жоффруа дорогу. Жоффруа остановился и посмотрѣлъ на сэра Патрика.
— Законъ обязываетъ ее повиноваться мужу — сказалъ онъ — законъ запрещаетъ вамъ разъединять мужа и жену.
Правда, абсолютная, неопровержимая правда! Законъ точно также утвердилъ принесеніе въ жертву Анны, какъ когда-то утвердилъ принесеніе въ жертву ея матери. Во имя нравственности пусть онъ возьметъ ее! Во имя добродѣтели тцсъъ она выпутывается какъ съумѣетъ!
Ея мужъ отворилъ ей дверь. Анна обернулась еще разъ и вмѣстѣ со своимъ мужемъ сошла съ лѣстницы. Выходная дверь отворилась и заперлась — они вышли.
«Свершилось — во имя нравственности! Свершилось — во имя добродѣтели! Свершилось — въ эпоху прогресса и въ странѣ славящейся своими законами» — заключаетъ Уильки-Коллинсъ.
Жоффруа позвалъ карету и велѣлъ Аннѣ войти въ нее. Анна повиновалась. Она была такъ измучена, что прислонилась въ уголъ и заснула отъ слабости нервовъ. Жоффруа посмотрѣлъ на нее: «Неужели она дѣйствительно больна? Неужели я скоро отвяжусь отъ нея?» — спрашивалъ онъ себя, всматриваясь въ ея лицо.
Но надежда эта скоро исчезла, и гнусная подозрительность законошилась въ его умѣ: «А что, если она только прикидывается и убѣжитъ отъ него при первой возможности?» Жоффруа велѣлъ кучеру поворотить и заѣхать къ Перри, своему наставнику по части дрессировки для перегонокъ. Онъ вызвалъ юношу и, взявъ его съ собой на козлы, велѣлъ кучеру ѣхать къ мистеру Мою. Но адвокатъ принялъ его такъ дурно, что онъ долженъ былъ удалиться. Жоффруа поѣхалъ къ другому адвокату и пробылъ у него болѣе получаса. Анна все сидѣла, не двигаясь. У окна кареты стоялъ юноша и наблюдалъ за всѣми ея движеніями. Наконецъ, карета остановилась въ Фульгамѣ (мѣстечко около Лондона). Вѣроятно сонъ освѣжилъ Анну или можетъ быть видъ этого ненавистнаго дома, наконецъ, пробудилъ въ ней чувство самосохраненія. Хозяйка этого дома была та самая нѣмая кухарка лэди Люнди, которая указала гдѣ Анна. Всѣ манеры этой женщины наводили на Анну непобѣдимый страхъ; морозъ пробѣгалъ по ея тѣлу, когда эта мраморная женщина выдвигала передъ ней свою доску. Нѣмая Эсѳирь угадала секретъ Анны; она видѣла, что Анна страдаетъ отъ жестокости мужчины, и она выказывала какъ будто удовольствіе видѣть страданія Анны, и вотъ теперь, Анна должна жить между человѣкомъ, который ненавидѣлъ ее, и между женщиной, которая наводила на нее ужасъ.
— Войдите! — сказалъ Жоффруа.
— На какихъ условіяхъ? — спросила она, не двигаясь съ мѣста.
Жоффруа отпустилъ карету и отвѣтилъ ей громко и дерзко:
— На какихъ я пожелаю.
— Ничто въ мірѣ не заставитъ меня быть вашей женой, — сказала она твердо, — вы можете убить меня, но я не стану жить съ вами.
Онъ сдѣлалъ шагъ къ ней, хотѣлъ что-то сказать и переломилъ себя. Онъ подождалъ и сдержанно отвѣтилъ:
— Я долженъ сообщить вамъ кое-что при свидѣтеляхъ; пойдемте въ домъ.
Она вздрогнула отъ этой внезапной перемѣны. Его мягкость и вѣжливость страшили ее несравненно больше его грубости и суровости. Они вошли въ домъ. Жоффруа позвалъ хозяйку, дѣвушку и Пёрри.
— Эта женщина — моя жена, связалъ онъ, — въ присутствіи васъ троихъ, какъ свидѣтелей, я объявляю, что я не прощаю ей. Я привезъ ее сюда, потому что мнѣ некуда дѣвать ее, пока я хлопочу о возстановленіи моего добраго имени, но я буду жить съ ней розно. Если я пожелаю говорить съ ней, это будетъ при третьемъ лицѣ. Вы поняли меня?
Эсѳирь наклонила голову, другіе двое отвѣтили утвердительно.
— Я ничего не знаю въ своемъ поведеніи, за что бы можно было прощать меня — сказала Анна; я тоже не знаю, что вы хотите сказать, говоря о вашемъ добромъ имени. Я понимаю только, что мы будемъ жить розно въ этомъ домѣ, и я вамъ за это благодарна. Велите одной изъ женщинъ показать мнѣ мою комнату.
Эсѳирь пошла впередъ, Анна послѣдовала за ней. Эсѳирь остановилась въ корридорѣ и написала: «Я знала, что вы вернетесь, между вами и имъ еще не все кончено!» Анна молчала" Эсѳирь опять стала писать, и что-то похожее на улыбку пробѣжало по ея тонкимъ, безцвѣтнымъ губамъ: «Я кое-что знаю о злыхъ мужьяхъ. Вашъ мужъ — одинъ изъ самыхъ злыхъ, онъ будетъ подвергать васъ искушенію».
— Развѣ вы не видите, какъ я измучена? покажите мнѣ мою комнату.
Нѣмая безучастно посмотрѣла на Анну и отворила двери. Анна была дѣйствительно измучена. Она заперла комнату, скоро легла и крѣпко уснула.
Жоффруа не спалъ. Онъ поджидалъ отвѣта отъ адвоката. Онъ безпокойно ходилъ по саду до поздняго вечера, въ подробности разспросилъ, что дѣлала Анна, и хотѣлъ уже войти въ комнаты, когда ему подали письмо. Онъ узналъ почеркъ; письмо было отъ мистрисъ Глинармъ и выражало ея отчаяніе при извѣстіи о «женитьбѣ» Жоффруа.
Жоффруа еще болѣе живо почувствовалъ горечь утраты дохода въ 10,000 фунтовъ; а тутъ является еще адвокатъ и объявляетъ, что на разводъ нѣтъ никакой надежды.
Арнольдъ явился въ гостинницу его посланнымъ и довѣреннымъ и послѣ того ни разу не видѣлся съ ней наединѣ. Все было кончено, законъ не могъ разсѣчь этого гордіева узла — онъ былъ дѣйствительно связанъ съ ненавистной женщиной на вѣки!
Онъ опять вынулъ письмо мистрисъ Глинармъ; все, что онъ потерялъ, теряя ее, не выходило у него изъ головы. Голова его разгорѣлась, онъ вышелъ въ садъ; долго ходилъ онъ вокругъ дома, ходилъ все быстрѣе и быстрѣе подъ вліяніемъ сильнаго волненія, наконецъ остановился рѣзко и взглянулъ на ея окно. «А какъ?» — сказалъ онъ себѣ — «Вотъ въ этомъ-то и вопросъ, какъ?»
Онъ вернулся въ домъ и позвонилъ; дѣвушка вошла и отступила назадъ. Смертная блѣдность разливалась по его лицу, глаза его глядѣли какъ-то потерянно, блуждая вокругъ, потъ крупными каплями выступилъ на его лбу.
— Вы нездоровы, сударь! — воскликнула дѣвушка.
— Молчите! Дайте мнѣ водки.
Онъ отвернулся къ окну и что-то ворчалъ про-себя. Его преслѣдовалъ вопросъ — «какъ?» Онъ обратился за совѣтомъ въ водкѣ.
Анна рано проснулась на другой день. Утро было чудное, свѣтлое. Она отдохнула и опять могла думать и чувствовать, и предъ нею неизбѣжный вопросъ: «Чѣмъ все это кончится?»
Могла ли она на что-нибудь надѣяться? надѣяться на то, напримѣръ, что въ состояніи будетъ сдѣлать что-нибудь сама для себя? Но что же можетъ для себя сдѣлать замужняя женщина? Она можетъ разгласить о своемъ несчастій, и потомъ раздѣлываться съ общественнымъ мнѣніемъ. Вотъ и все. Она могла надѣяться на сэра Патрика — но могъ ли онъ помочь ей? Бракъ давалъ законное право ея мужу наносить ей такія оскорбленія, при мысли о которыхъ стыла кровь въ ея жилахъ; развѣ сэръ Патрикъ могъ защитить ее отъ нихъ? Безуміе! законъ и общество вооружали ея мужа всѣми супружескими правами; законъ и общество закричали бы ей въ одинъ голосъ, еслибы она обратилась къ нимъ: «ты жена его!»
Нечего надѣяться на себя! нечего надѣяться на друзей! ничего нельзя сдѣлать и нужно только ждать — чѣмъ все это кончится!
За дверью послышался голосъ дѣвушки.
— Баринъ проситъ васъ внизъ — сказала она.
Анна послѣдовала за дѣвушкой, припоминая вчерашнія слова Жоффруа, и собираясь съ силами выдержать еще новое испытаніе. Жоффруа стоялъ у окна, Эсѳирь у двери. Онъ обернулся, подошелъ къ ней съ искуственной улыбкой и протянулъ ей руку. Она была готова на все, только не на это. Она остановилась, съ удивленіемъ смотря на него. Онъ заговорилъ не своимъ голосомъ и со сдержанностью ей незнакомой:
— Неужели вы не хотите дать вашему мужу руки, когда мужъ вашъ протягиваетъ вамъ свою?
Анна машинально дала ему руку, но онъ сейчасъ же выпустилъ ее: «Боже! какая ледяная рука!» — воскликнулъ онъ. Его рука горѣла и дрожала. Онъ указалъ на стулъ. — Хотите сдѣлать мнѣ чай?
Анна машинально сдѣлала шагъ къ столу и остановилась.
— Можетъ быть, вы предпочитаете завтракать однѣ? — спросилъ онъ.
— Да, если вы будете такъ добры и позволите! — отвѣтила она.
— Извольте. Но мнѣ нужно сказать вамъ два слова прежде чѣмъ вы уйдете.
Она остановилась.
— Цѣлую ночь я имѣлъ время думать обо всемъ случившемся — сказалъ онъ — и ночь эта переродила меня. Я прошу у васъ прощенья за мои вчерашнія слова. Вчера я былъ самъ не свой, вчера я болталъ глупости. Прошу васъ забудьте это и простите мнѣ. Я хочу начать новую жизнь и раскаяться. Я раскаиваюсь въ моемъ прошломъ поведеніи. Я сдѣлаю все, чтобы быть хорошимъ мужемъ. Прошу васъ дать мнѣ надежду, что вы не отвергнете моего раскаянія въ присутствіи посторонняго лица. Но я не хочу принуждать васъ. Бракъ нашъ совершенъ — что пользы жалѣть объ этомъ? Оставайтесь здѣсь на какихъ вамъ угодно условіяхъ, я на все согласенъ. Я объявляю это при свидѣтеляхъ. Подумайте о моихъ словахъ. До свиданья!
Онъ говорилъ, будто отвѣчалъ трудный урокъ; глаза его смотрѣли въ полъ, пальцы нервно играли пуговицей. Анна вышла и остановилась на минуту; она никогда еще не ощущала въ его присутствіи такого непобѣдимаго ужаса. Эсѳирь внимательно посмотрѣла на нее; зловѣщая доска появилась передъ глазами ея. «Вы ему вѣрите?» — стояло на ней. Анна отбросила доску и съ бьющимся сердцемъ вбѣжала къ себѣ.
«Онъ что-нибудь противъ меня замышляетъ!… Но что»!?
Болѣзненный, чисто физическій страхъ, совершенно ей незнакомый, охватилъ ее. Неотвязная мысль, что готовится что-то противъ нея, не оставляла ее; сердце ея стучало; голова кружилась…
Кто-то позвонилъ у калитки. Черезъ нѣсколько минуть Эсѳирь подала ей записку отъ Жоффруа: «Мой отецъ умеръ вчера. Напишите что вамъ нужно для траура; не безпокойтесь ѣхать въ Лондонъ, вамъ все принесутъ на домъ».
Анна разсѣянно опустила записку на колѣни. Ужасная доска опять появилась со словами: «Онъ пилъ всю ночь, онъ опять пьетъ, я знаю, что это означаетъ. Будьте на сторожѣ!»
Опять позвонили; въ этотъ разъ пришло письмо отъ Бланшъ. Его принесъ самъ Жоффруа.
— Могу я, по праву мужа, прочесть что вамъ пишутъ?
Онъ прочелъ письмо и отдалъ его.
— Просятъ свиданья, но мой отецъ умеръ только вчера. Жена моя не можетъ принимать гостей, пока онъ еще не похороненъ. Я не желаю огорчать васъ, я только нахожу, что неприлично принимать въ такое время гостей. Напишите отвѣть въ этомъ смыслѣ, его отнесутъ по адресу.
Онъ вышелъ, она осталась неподвижна. Черезъ нѣсколько времени вошла Эсѳирь за отвѣтомъ: «Онъ замкнулъ обѣ калитки и взялъ ключи. Когда звонятъ, мы должны спрашивать ключъ у него. Онъ написалъ письмо женщинѣ; на конвертѣ стоить: мистрисъ Глинармъ. Онъ пилъ еще водки. Совершенно какъ мой мужъ. Остерегайтесь!»
Калитки высокихъ стѣнъ замкнуты! Друзья отдалены! Одиночное заключеніе и мужъ тюремщикъ! Не прошло еще и сутокъ, а дѣло дожило уже до этого. Что-жъ будетъ дальше?
Посланный, взявшій записку Анны, выходилъ изъ калитки.
— Смотрите, не забудьте книги! — крикнулъ Жоффруа.
«Книги? какія книги? кому нужны книги?» — преслѣдовалъ Анну вопросъ.
Жоффруа окликнулъ Анну. Она подошла къ окну.
— Если вы захотите подышать воздухомъ и погулять, располагайте садомъ. Онъ въ вашимъ услугамъ.
Послѣ нѣкотораго колебанія, Анна рѣшилась идти въ садъ. Въ ея томительномъ настроеніи она не могла дольше оставаться въ четырехъ стѣнахъ, и если ловушка Жоффруа находилась въ саду, то она готова была подвергнуться ей, лишь бы не быть наединѣ съ собой. Она надѣла шляпу и вышла.
Она гуляла долго, но никакой ловушки не оказывалось. У калитки опять позвонили; теперь пріѣхала мать Жоффруа и пожелала ее видѣть. Она обласкала Анну, понявъ ея обстановку; она даже простила ее за то, что она разрушила ея надежды имѣть невѣсткой мистрисъ Глинармъ. Это дало Аннѣ лучъ надежды…
«Его мать пожалѣла меня — думала она, — вѣрно будетъ какая-нибудь перемѣна».
Перемѣна была въ тотъ же вечеръ. Его мать пріѣхала снова, на этотъ разъ уже въ сопровожденіи брата, съ цѣлью уговорить Жоффруа разъѣхаться съ женой. Развода онъ требовать не могъ, у него для этого не было достаточныхъ причинъ, но онъ могъ разъѣхаться съ женой полюбовно. Это однако отнимало бы у него право заключить другой бракъ. Жоффруа не было въ комнатѣ, за нимъ послали. На столѣ лежали книги. Это были книги, о которыхъ напоминалъ Жоффруа посланному. Они состояли изъ отчетовъ уголовныхъ случаевъ въ Англіи и составляли такъ-называемый «Ньюгэтскій Календарь» (Ньюгетъ — главная тюрьма въ Лондонѣ). Юліусъ посмотрѣлъ на нихъ.
— Литературный вкусъ моего братца! — сказалъ онъ съ горькой усмѣшкой.
Жоффруа пришелъ, выслушалъ предложеніе и отказалъ на отрѣзъ вести какіе бы то ни было переговоры по этому предложенію.
— Если ты согласишься разъѣхаться съ Анной, такъ какъ вы оба несчастны, я сейчасъ же узаконю неподписанное завѣщаніе отца. Что ты на это скажешь? спрашивалъ Юліусъ.
— Я говорю — нѣтъ!
Лэди Гольчестеръ вмѣшалась въ разговоръ.
— Доброе предложеніе твоего брата заслуживало бы лучшаго отвѣта.
— Мой единственный отвѣтъ, — повторилъ Жоффруа, — нѣтъ.
— При вашихъ отношеніяхъ, — сказалъ Юліусъ, — такой отвѣтъ чистѣйшее безуміе! — я его не принимаю.
— Дѣлай какъ знаешь. Мое рѣшеніе непоколебимо. Я не позволю, чтобъ у меня отнимали жену. Она будетъ жить со мной!
Рѣзкій тонъ его возмутилъ лэди Гольчестеръ.
— Берегись! — воскликнула она, — ты не только гнуснѣйшимъ образомъ ведешь себя съ братомъ, ты заставляешь мать свою подозрѣвать тебя. У тебя есть какая-нибудь тайная причина, которую ты скрываешь отъ насъ!
Онъ посмотрѣлъ на мать свою съ такой злобой, что Юліусъ вскочилъ съ мѣста. Жоффруа сдержалъ себя.
— Тайную причину, — сказалъ онъ, — я могу сказать причину цѣлому Лондону — я люблю мою жену.
Лэди Гольчестеръ отвернулась отъ своего родного сына. Въ эту минуту она не только не сердилась на Анну за мистрисъ Глинармъ, она отъ глубины души жалѣла Анну. «Бѣдная» — прошептала она.
— Я не хочу, чтобъ мою жену жалѣли! — сказалъ Жоффруа и крикнулъ — «Анна, сойдите!»
Легкіе шаги послышались на лѣстницѣ. Анна показалась.
— Посмотрите на нее! — воскликнулъ Жоффруа — развѣ она заморена голодомъ? Развѣ она одѣта въ лохмотья? Развѣ она покрыта шрамами? — Онъ обратился къ ней: — Они пріѣхали предложить мнѣ, чтобъ мы разъѣхались. Они оба думаютъ, что я ненавижу васъ. Я васъ совсѣмъ не ненавижу, я добрый христіанинъ. Я обязанъ вамъ, что отецъ выдѣлилъ меня изъ завѣщанія — я вамъ это прощаю. Я обязанъ вамъ, что потерялъ возможность жениться на женщинѣ, у которой десять тысячъ годового дохода — я вамъ прощаю и это. Я не люблю дѣлать вещи на половину. Я обѣщалъ вамъ, что постараюсь быть хорошимъ мужемъ — что же, развѣ я не держу моего слова? Какая же мнѣ за это награда? Меня за это оскорбляютъ. Пріѣзжаетъ моя мать, пріѣзжаетъ мой братъ — и предлагаютъ мнѣ деньги, если я оставлю васъ. Чортъ съ ними, съ деньгами, мнѣ ихъ не нужно! Позоръ тѣмъ людямъ, которые вмѣшиваются въ дѣла мужа и жены! Позоръ — говорю я и повторяю — Позоръ!
Анна смотрѣла то на свекровь, то на мужа.
— Вы предложили ему, чтобы мы разъѣхались?
— Да, вы ничего не имѣете противъ этого?
— О лэди Гольчестеръ! нужно-ли меня спрашивать! Что онъ говорить?
— Онъ отказалъ.
— Отказалъ!!
— Да, — сказалъ Жоффруа, — я не отступаюсь отъ свонхъ словъ. Что я обѣщалъ вамъ сегодня утромъ? Я обѣщалъ, что постараюсь быть хорошимъ мужемъ. Я очень этого желаю. Онъ остановился и прибавилъ: «я очень люблю васъ!»
Анна вздрогнула, ея холодные пальцы нервно уцѣпились за руку Юліуса; онъ прочелъ мольбу въ ея кроткомъ лицѣ.
— Если бы вы остались здѣсь даже до страшнаго суда, такъ и въ такомъ случаѣ не добились бы отъ меня другого отвѣта, — сказалъ Жоффруа.
Видя каково было положеніе Анны, Юліусъ не имѣлъ духа оставить ее одну. Мать уѣхала; Юліусъ сказалъ, что хочетъ переночевать у брата, и дать ему ночь на размышленіе, можетъ быть, онъ придетъ къ другому рѣшенію. Анна поблагодарила Юліуса и ушла къ себѣ. Братья остались въ залѣ. Жоффруа принялся за привезенныя книги. Юліусъ читалъ газеты и посматривалъ на брата. Жоффруа перелистывалъ книгу и время отъ времени останавливался на интересныхъ ему мѣстахъ. Еслибъ Юліусъ могъ видѣть, на какихъ именно мѣстахъ останавливался Жоффруа, онъ бы убѣдился, что это были только случаи убійства.
Ночь не прошла спокойно для Жоффруа. Взволнованный неотступной мыслью, — найти такую комбинацію, которая бы никогда не выдала его преступленія, — и выпитой въ продолженіи дня водкой, Жоффруа не могъ заснуть; онъ вскочилъ и выбѣжалъ въ садъ. Какъ помѣшанный, онъ началъ ходить все вокругъ и вокругъ. Юліусъ испугался и послалъ за Анной, потомъ за докторомъ. Анна разбудила Эсѳирь.
— Вы не сердитесь, что васъ разбудили?
— Я рада, что меня разбудили, — написала она, — я видѣла страшные сны. Что съ вами? вы испуганы?
— Да
— Вы боитесь его?
— Я все это испытала, — снова написала она, — онъ изуродуетъ васъ, вы преждевременно посѣдѣете. Придетъ время, когда вы пожелаете лежать мертвою въ сырой землѣ, во вы все это перетерпите и останетесь живы. Посмотрите на меня!
Шаги послышались внизу: Жоффруа поднимался въ свою комнату. Анна заперла дверь, и Эсѳирь осталась на площадкѣ со свѣчой въ рукѣ. Жоффруа взглянулъ на нее, свѣча бросала яркій свѣтъ на ея безжизненное лицо, она глядѣла ему прямо въ глаза.
— Чортъ! Привидѣніе! что ты такъ впилась въ меня глазами! — закричалъ Жоффруа, сжалъ кулаки и убѣжалъ обратно въ залу.
Пріѣхалъ докторъ, прописалъ усыпительнаго и уложилъ Жоффруа въ постель. Измученный Юліусъ тоже легъ. Эсѳирь вызвалась не спать; Анна просила придти сказать ей, если что-нибудь нужно, и прилегла одѣтая на диванѣ.
Эсѳирь отворила дверь комнаты больного и остановилась на порогѣ. Она хотѣла сейчасъ же уйти, но неподвижно уставилась глазами въ одинъ изъ угловъ. Сомкнутыя губы ея раскрылись, глаза расширились и слѣдили за кѣмъ-то отъ угла стѣны до самаго того мѣста, гдѣ лежала голова Жоффруа. Она вздрогнула, будто увидѣла что-то ужасное. Жоффруа вздохнулъ во снѣ. Это вывело Эсѳирь изъ оцѣпенѣнія. Она убѣжала въ свою комнату и упала на колѣни у своего изголовья.
Въ глубокой ночной тишинѣ случилась странная вещь. Нѣмая Эсѳирь заговорила. Она читала молитву. Она просила у Бога, на своемъ языкѣ, избавленья отъ самой себя, она просила, чтобы Онъ позволилъ ей ослѣпнуть, умереть; чтобы Онъ отвратилъ отъ нея странное видѣніе. Рыданія потрясали все существа этой каменной женщины, которую ничего не могло взволновать. Слёзы бѣжали по ея щекамъ. Она вскочила и задрожала всѣмъ тѣломъ. «Свѣта! свѣта!» Она отыскала спички и зажгла всѣ свѣчи. Она замкнула двери, вынула изъ тайнаго карманчика сдѣланнаго въ корсетѣ нѣсколько листиковъ исписанной бумаги, взяла перо и чернила и сѣла писать. «Моя исповѣдь» — стояло на заглавномъ листѣ. Эсѳирь открыла бѣлую страницу и вписала:
«Я увидѣла это опять сегодня. Два раза надъ однимъ и тѣмъ же человѣкомъ! Это показалось сегодня въ его спальнѣ. Голова наклонилась надъ его головой, рука указывала на его горло. Если увижу тоже самое еще въ третій разъ — Господи прости меня и помилуй! — я не знаю, что тогда будетъ. Завтра же онъ долженъ выѣхать отъ меня. Послѣ сегодняшняго предостереженія, я твердо рѣшила — завтра онъ выѣдетъ. Пусть возьметъ деньги назадъ — но пусть выѣдетъ».
Она опять спрятала «Исповѣдь» и сошла въ кухню. На другой день Жоффруа получилъ отказъ отъ квартиры. Юліусъ уладилъ дѣло еще на сутки. Эсѳирь съ утра одѣлась и вышла, изъ дому.
Жоффруа испугался такому странному поступку хозяйки. «Ужъ не сказалъ ли я чего-нибудь въ бреду»? мучило его подозрѣніе цѣлый день. Юліусъ уѣхалъ. Жоффруа и Анна оставались весь день съ дѣвушкой. Эсѳирь возвратилась только къ ночи. Всѣ испугались, на ней лица не было.
Жоффруа боялся и подозрѣвалъ. Онъ непремѣнно хотѣлъ знать, что у его хозяйки на умѣ. Эсѳирь прямо прошла въ свою комнату и въ изнеможеніи опустилась на стулъ. Такъ просидѣла она нѣсколько минутъ, потомъ встала, вынула «Исповѣдь» и приписала къ ней еще слѣдующія строки: «Сегодня утромъ я сказала ему, чтобы онъ выѣзжалъ, и предлагала отдать деньги — онъ отказалъ. Онъ долженъ выѣхать завтра. Сегодня все благополучно. Я провела весь день внѣ дома. Умъ мой не находитъ покоя, глаза мои не находятъ сна. Буду нести крестъ свой, пока хватитъ силы».
Эсѳирь боролась противъ страшной усталости, но усталость одолѣвала ее. Она не могла противустоять сну, но боялась видѣній. Она рѣшила взять Библію и положить ее вмѣстѣ съ «Исповѣдью» подъ подушку. Этимъ злыя видѣнія ея разсѣятся. Но Библія внизу, нужно сходить за ней. Эсѳирь взяла въ руку свою завѣтную «Исповѣдь», которую она никогда не оставляла нигдѣ безъ себя, и пошла внизъ.
Жоффруа услышалъ ея шаги и поспѣшно спрятался въ темную столовую. Изъ нея можно было видѣть и грстинную и библіотеку. Эсѳирь вошла въ библіотеку и взяла съ полки книгу. Она хотѣла идти назадъ — но силы измѣнили ей. Она сперва оперлась на стѣну, потомъ сдѣлала послѣднее усиліе и дошла до кресла. Голова ея упала на грудь, изъ повисшей руки выпалъ свертокъ.
Жоффруа все это видѣлъ, сбросилъ сапоги, неслышно подкрался въ ней и схватилъ свертокъ. Онъ ушелъ въ залу, замкнулъ всѣ двери и сталъ читать.
"Моя исповѣдь! Положите ее въ гробъ мой и похороните вмѣстѣ со мной. Здѣсь я разсказываю все то, что со мной было во время моей супружеской жизни, и все то, что я сдѣлала…. О праведнѣйшій и всемилостивѣйшій Судія, Ты знаешь всѣ мои страданія, на тебя я только уповаю….
"Я старшая дочь большой семьи. Мы принадлежали въ старымъ методистамъ. Всѣ мои сестры вышли замужъ до меня; я оставалась въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ одна въ домѣ. Моя мать послѣдніе годы тяжело хворала и я. вела хозяйство. Нашъ пасторъ, добрый г. Бапчайльдъ, часто приходилъ по воскресеньямъ къ намъ обѣдать. Отецъ мой много отлучался изъ дому по дѣламъ; характеръ моей матери много испортился отъ болѣзни, юна начала часто раздражаться, и я одна должна была все это выносить. Я стала думать, что и мнѣ хорошо было бы пристроиться.
"Я была въ такомъ настроеніи, когда познакомилась съ однимъ молодымъ человѣкомъ, который прислуживалъ въ нашей церкви во время богослуженія. Звали его Іоилемъ Десриджемъ. По профессіи онъ былъ обойщикъ; годами онъ былъ моложе меня, по крайней мѣрѣ на десять лѣтъ. Всѣ мои родные были совершенно противъ нашего брака, и хотѣли, чтобы я порвала съ Іоилемъ всякія отношенія. Можетъ быть, я бы и уступила имъ, еслибы они не сдѣлали одной вещи: они собрали справки о моемъ возлюбленномъ у его враговъ и насказали мнѣ о немъ кучу грязныхъ исторій, за его спиной. Я не могла этому повѣрить послѣ того, что мы пѣли гимны изъ одного молитвенника и вполнѣ сходились въ религіозныхъ, воззрѣніяхъ. Я могла отвѣчать сама за себя и вышла замужъ за Іоиля.
"Всѣ мои родственники отвернулись отъ меня, никто изъ нихъ не хотѣлъ присутствовать на моей свадьбѣ. Я вѣнчалась въ Лондонѣ и мы тамъ же должны были основаться. У меня было небольшое состояніе, въ 300 фунтовъ, доставшееся мнѣ отъ моей тетки. Я употребила около ста фунтовъ на обзаведеніе, а остальное дала мужу, чтобы онъ отнесъ въ банкъ.
"Мѣсяца три мы были счастливы, только одно меня огорчало — мужъ мой никогда не заботился о томъ, чтобы самому начать какую-нибудь работу. Разъ или два онъ сердился на меня, когда я говорила ему, что деньги ваши уходятъ безъ толку. Добрый г. Бапчайльдъ посѣтилъ васъ, когда былъ въ Лондонѣ, и сказалъ, что онъ все сдѣлалъ, чтобъ помирить меня съ родными, но къ несчастію безуспѣшно. По моей просьбѣ, онъ сказалъ тоже моему мужу, что надо работать. Моему мужу это на понравилось. Въ первый разъ я увидѣла, что онъ очень разсерженъ. Г. Бапчайльдъ замолчалъ и скоро ушелъ.
"Немного погодя ушелъ и мужъ мой. Я приготовила для него чай къ обычному часу — онъ не возвращался. Я приготовила для вето ужинъ — онъ не возвращался. Было много за полночь, когда я его увидѣла; видъ его испугалъ меня. Онъ не былъ, похожъ на себя и, не узнавъ меня, повалился на кровать.
"Я побѣжала за докторомъ, не зная, что съ нимъ. Докторъ пришелъ и посмотрѣлъ на него. — «И вы хотите сказать — что не знаете что съ нимъ?» — спросилъ онъ. «Нѣтъ, сударь не знаю». — «Что хе вы за женщина такая! какъ же вы не умѣете отличить по виду пьянаго человѣка!»
"Въ этотъ день я въ первый разъ узнала, что я жена пьяницы. Я не долго ожидала повторенія, черезъ нѣсколько дней онъ опять напился. Я потомъ узнала, что это у нихъ въ семьѣ. Они могли не пить ничего, кромѣ чаю, въ продолженіи нѣсколькихъ недѣль, а потомъ наступалъ припадокъ, и они пили запоемъ въ продолженіи нѣсколькихъ дней.
"Вотъ такой-то человѣкъ былъ моимъ мужемъ. Я обидѣла всѣхъ моихъ родныхъ, и оттолкнула ихъ ради него! Онъ пропилъ всѣ мои деньги и былъ безъ работы. Я просила его позволить мнѣ искать мѣсто кухарки и продать нашу мебель. Онъ согласился, и я начала хлопотать объ этомъ. Недѣли черезъ двѣ я нашла возможность хорошо пристроиться и возвращалась домой въ веселомъ расположеніи духа. Подойдя къ крыльцу, я увидѣла маклеровъ, таскающихъ мою хорошенькую мебель, я спросила ихъ, какъ они смѣютъ дѣлать это безъ моего полномочія, они учтиво отвѣтили, что поступаютъ по приказанію моего мужа. Я взбѣжала на лѣстницу и застала мужа на площадкѣ. Онъ былъ опять пьянъ. Лишнее говорить, что произошло между нами — скажу только, что онъ въ первый разъ ударилъ меня.
"Гордость моя возмутилась, я рѣшилась не выноситъ побоевъ и побѣжала въ полицію. Я не только заплатила за мебель собственныя деньги, но и содержала весь домъ на свои деньги. Я аккуратно платила налоги, установленные королевой и парламентомъ. Теперь же я хотѣла знать, что королева и парламентъ давали мнѣ въ замѣнъ?…
— «Любезная моя — сказалъ чиновникъ — вѣдь вы замужняя женщина. Знайте же, что законъ не позволяетъ замужней женщинѣ называть что бы то ни было своимъ, если она предварительно не сдѣлала формальную запись. Вы не дѣлали подобной записи, значитъ, вашъ мужъ имѣетъ полное право продавать вашу мебель. Мнѣ жаль васъ — но помочь я не могу».
"Я однако не могла удовлетвориться его отвѣтомъ. — «Сдѣлайте одолженіе, отвѣтьте мнѣ на слѣдующее: мнѣ говорили умные люди, что мы должны платить налоги, чтобы содержать королеву и парламентъ, и что взамѣнъ королева и парламентъ издаютъ такіе законы, которые насъ ограждаютъ. Я платила аккуратно всѣ налоги, почему же нѣтъ такого закона, который бы. оградилъ меня»?
— "Я немогу разсуждать, я долженъ принимать законъ какъ онъ есть — отвѣтилъ онъ — и вы должны принимать его также. На вашей щекѣ пятно, вѣрно вашъ мужъ билъ васъ? Я могу; за это наказать его, пошлите его сюда.
— "Какъ же вы можете наказать его?
— "Я могу взять съ него штрафъ и запереть его въ тюрьму.
— «Штрафъ онъ можетъ заплатить изъ денегъ, которыя получилъ отъ продажи моей мебели. Если же вы посадите его въ тюрьму, что же станется со мной? всѣ мои деньги онъ прокутилъ, всѣ мои вещи онъ спустилъ. А когда онъ выйдетъ, что ожидаетъ меня? что ожидаетъ жену, которая была причиной, что мужа ея наказали? Мое положеніе и безъ того печальное!! Прощайте, сударь».
«Я вернулась домой, квартира моя была пуста и мужъ мой исчезъ. Я осталась одинокая и брошеная. Я рѣшила немедленно начать работу и поступила въ клубъ кухаркой, надѣясь такъ и скрыться отъ моего мужа. Работа моя пошла хорошо, мною были довольны, и я получила жалованье за первую треть. Нѣсколько дней спустя, явился мой мужъ. Онъ все потратилъ и отыскалъ меня. Онъ началъ шумѣть въ клубѣ, и а могла его усмирить, только отдавъ ему всѣ наличныя мои деньги. Крикъ, который онъ поднялъ, дошелъ до свѣдѣнія правленія; мнѣ объявили, что если что-нибудь подобное повторится еще разъ, а должна буду оставить мѣсто. Подобное повторилось, мнѣ отказали. Я пошла съ мужемъ на квартиру: я застала его на слѣдующее утро надъ моимъ чемоданомъ. Онъ взломалъ его, и вынималъ нѣсколько послѣднихъ шиллинговъ. Мы поссорились; онъ опять ударилъ меня и такъ сильно, что я свалилась».
Вся исповѣдь Эсѳири — цѣлый рядъ перемѣщеній. Всюду ею довольны, какъ хорошей кухаркой и честной женщиной, но проходитъ день, и опять является ея пьяный мужъ, и опять она обязана слѣдовать за нимъ. Она предлагала ему все, что могла, предлагала три четверти заработываемаго жалованья, лишь бы онъ оставилъ ее жить спокойно и трудолюбиво — но онъ на это не соглашался. «Какая ему была бы выгода брать три четверти, когда законъ позволялъ ему брать отъ меня все». — «Мое несчастіе вызывало симпатію во всѣхъ людяхъ, съ которыми я сталкивалась. Вообще я сдѣлала то наблюденіе, что большинство людей относятся скорѣе сочувственно, чѣмъ холодно къ несчастію ближняго; и что люди ясно видятъ, что дурно и жестоко въ общественномъ строѣ. А заикнитесь имъ только, чтобы они не сидѣли сложа руки и философствуя, а чтобы взялись за дѣло, да направили недостатки — мгновенно превратятся они въ безпомощное стадо барановъ».
"Такая невыносимая жизнь мало-по-малу привела меня къ безропотному отчаянію. Страшныя мысли начали преслѣдовать меня, особенно по ночамъ. Что-то постоянно говорило мнѣ: «Избавленіе будетъ тебѣ только въ смерти — въ его смерти или твоей».
"Разъ или два я подходила къ мосту, чтобы броситься въ рѣку. Нѣтъ, я не могла совершить надъ собой убійство. Чтобы убить себя, какъ я потомъ соображала, кровь должна горѣть, голова кружиться — я же всегда становилась еще спокойнѣе, кровь моя остывала.
"Мужъ мой сдѣлалъ себѣ изъ меня источникъ дохода. Когда ему нужны были деньги, онъ приходилъ ко мнѣ, буянилъ, и я неизмѣнно теряла мѣсто. Это бы свело съ ума любую женщину, и я была на волосъ отъ помѣшательства.
"Я посмотрѣла на него, забывшагося въ тяжеломъ пьяномъ снѣ, и подумала о «Книгѣ Судей», глава 4, стихъ 17—21. Тамъ сказано: «Она выдернула гвоздь изъ палатки и взяла молотъ въ руку, и неслышно подошла къ нему. Она вколотила ему гвоздь въ голову и крѣпко вбила его въ землю: онъ былъ въ глубокомъ и тяжеломъ снѣ. Итакъ, онъ умеръ». Она сдѣлала это, чтобы освободить свой народъ, почему же я не могу сдѣлать тоже самое для своего собственнаго освобожденія? Но эти грёзы прошли съ дневнымъ свѣтомъ. Я встала и пошла къ адвокату. Вотъ приблизительно, что я сказала ему: «Я пришла посовѣтоваться съ вами насчетъ одного сумасшедшаго. Сумасшедшими, какъ я слышала, называются люди, потерявшіе всякую возможность владѣть своимъ разсудкомъ. Мой мужъ потерялъ всякую власть надъ своимъ разсудкомъ, вслѣдствіе постояннаго пьянства. Его бы нужно было лечить отъ пьянства также бдительно, какъ, другихъ лечатъ отъ покушеній на самоубійство и убійство. въ него находитъ бѣшеное желаніе пить вино, какъ на другихъ находитъ бѣшеное желаніе совершать убійства. Въ нашей странѣ множество больницъ для умалишенныхъ, въ которыя принимаютъ всѣхъ на извѣстныхъ условіяхъ. Если я обязуюсь строго исполнять условія, освободитъ ли меня законъ отъ несчастія быть женой умалишеннаго человѣка, который помѣшался на пьянствѣ»?!
— «Нѣтъ, — отвѣтилъ адвокатъ, — англійскіе законы уклоняются признать въ пьяницѣ человѣка, достойнаго быть посаженнымъ въ больницу; англійскіе законы оставляютъ женъ этихъ лицъ въ совершенно беззащитномъ положеніи, и предоставляютъ имъ самимъ выйти изъ него, какъ съумѣютъ».
"Страшная мысль, которая уже являлась мнѣ, снова начала тревожить меня и никогда меня уже не повидала. Я могла освободиться только смертью — его смертью или моей. Эта мысль преслѣдовала меня дни и ночи, даже и въ церкви не покидала меня. Законы моей страны, которые должны были бы защитить меня, какъ всякую честную женщину, бросали меня на произволъ судьбы. У меня не было друга, съ которымъ я могла бы подѣлиться моимъ горемъ. Я была замкнута въ самой себѣ и замужемъ за этимъ человѣкомъ.
"Я написала г-ну Бапчайльду, не вдаваясь въ подробности, что меня осаждаетъ искушеніе. Онъ былъ боленъ и только могъ, отвѣтить мнѣ добрыми внушеніями. Можно пользоваться добрыми внушеніями, когда впереди есть хоть лучъ надежды на счастіе. Даже религія должна прибѣгать къ обѣщаніямъ награды, и говорить намъ грѣшнымъ: будьте добры и вы пойдете на небо. У меня же не было надежды даже на проблескъ счастія впереди. Я страшилась самое себя, я боялась, что если Іоиль еще разъ будетъ бить меня, я освобожусь отъ него своими собственными руками.
«Я такъ боялась себя, что даже унизилась передъ своей родней. Я написала имъ и просила прощенія. Въ отвѣтъ я получила отъ сестры записку съ извѣщеніемъ о смерти моей матери» Ея смерть ставили мнѣ въ укоръ.
"Я обращалась къ судьямъ и къ адвокатамъ, къ роднымъ, и къ друзьямъ; я выносила оскорбленія, я терпѣла, я старалась жить честнымъ трудомъ — я все сдѣлала что могла — и все напрасно. Что я ни дѣлала, будущаго для меня не было….
…."Онъ еще разъ разорилъ меня; еще разъ послѣ дневной работы я вернулась въ опустѣлую комнату. Не помня себя, я побѣжала отыскивать его. Я его нашла. Что я говорила ему — разумѣется само собой; какъ это кончилось — тоже: онъ сшибъ меня съ ногъ ударомъ.
«Я попала въ больницу, трехъ зубовъ у меня не доставало; во это еще ничего, мнѣ сказали, что я что-то надорвала себѣ и могу остаться на всю жизнь нѣмою. Были шансы, что я могу опять придти въ нормальное состояніе, но для этого доктора предписывали два условія: питательную діэту и умственное спокойствіе. Относительно діэты я не могла ничего рѣшить, она зависѣла отъ моей выручки; относительно же умственнаго спокойствія — мой умъ былъ такъ настроенъ, что я рѣшилась непремѣнно убить моего мужа, если онъ вернется ко мнѣ»….
И вотъ мысль убить мужа неотступно преслѣдуетъ Эсѳирь. Она выискиваетъ въ своемъ умѣ всѣ средства сдѣлать это безнаказанно. Случай, какъ нарочно, наталкиваетъ ее на возможность сдѣлать это. Эсѳирь убиваетъ его, она устроила все такъ ловко, что подозрѣніе на нее не падаетъ.
Въ «Исповѣди» Эсѳири, Уильки-Колинсъ описываетъ весь процессъ убійства; это довольно запутанная процедура, которая заключается въ томъ, что Эсѳирь сдѣлала отверстіе въ стѣнѣ надъ его головой, въ которое можно было просунуть руку, и такъ искусно, что ни съ той ни съ другой стороны комнатъ не было ничего замѣтно. Когда онъ пришелъ пьяный и заснулъ, она набросила ему на лицо мокрое полотенце. Когда онъ задохся, она сняла полотенце и тщательно задѣлала отверстіе. Утромъ она сама позвала полицію, подъ предлогомъ, что онъ долго не выходитъ изъ своей комнаты;.полиція пришла и взломала дверь — его нашли мертвымъ. Съ этой минуты Эсѳирь рѣшилась никогда больше не говорить ни съ кѣмъ, опасаясь, что можетъ выдать нечаянно свой секретъ.
Со дня совершенія убійства авторъ дѣлаетъ изъ Эсѳири существо слишкомъ необыкновенное. Всѣ люди содрогаются отъ ея взгляда; по тѣлу пробѣгаетъ морозъ отъ ея прикосновенія. Авторъ нѣсколько утрируетъ ея постоянное появленіе съ грифельной доской и съ мертвеннымъ выраженіемъ лица. Это преступленіе такъ глубоко потрясло Эсѳирь, что на нее находятъ періодически припадки помѣшательства, во время которыхъ она чувствуетъ непреодолимое искушеніе совершить новое убійство. Эти припадки находятъ на нее въ образѣ видѣнія, которое она имѣла дня три послѣ убійства мужа. Измученная, она пошла въ Реджентъ-Паркъ и сѣла на лавку. Вдругъ ею охватило такое чувство, будто что-то страшное было отъ нея близко и сейчасъ покажется. Въ испугѣ устремила она глаза свои на большое дерево и не могла оторвать ихъ отъ него. Черезъ нѣсколько времени изъ-за дерева показался человѣческій образъ, — онъ дѣлался все яснѣе и яснѣе и — о ужасъ! она увидѣла своего двойника. Неподалеку игралъ прелестный ребенокъ — двойникъ указалъ на него пальцемъ: «убей его!» — сказалъ онъ ея же собственнымъ голосомъ и посмотрѣлъ на нее ея же собственнымъ взглядомъ. Неотразимая сила влекла Эсѳирь убить ребенка, ей казалось, что она умретъ сама, если не убьетъ его. Это видѣніе повторялось съ тѣхъ поръ много разъ надъ разными лицами, Эсѳирь ничѣмъ не могла предупредить его. Она находила спасеніе только въ нечеловѣческомъ усиліи надъ собой и въ долгой молитвѣ.
Когда она увидѣла Жоффруа въ первый разъ у лэди Люнди, это видѣніе явилось надъ его головой; и ея собственный голосъ сказалъ: «Убей его!» Въ страшную, предшествовавшую ночь оно повторилось.
Жоффруа еще не дочиталъ исповѣди до конца, когда услышалъ поспѣшные шаги и крикъ отчаянія. Онъ прочелъ все, что ему было нужно — и не сталъ читать до конца, а спряталъ бумагу въ боковой карманъ сюртука. «Если она хочетъ получить это обратно — подумалъ онъ — она должна принять мои условія».
Условія заключались въ томъ, что Эсѳирь должна была помочь Жоффруа убить Анну точно также, какъ она убила мужа. Эсѳирь приняла.
Анна видитъ, что въ домѣ творится что-то недоброе, Жоффруа долго говорилъ ночью съ Эсѳирью, и они ходили со свѣчей по комнатѣ. Съ утра Жоффруа вышелъ съ запечатаннымъ пакетомъ — когда онъ вернулся, ушла Эсѳирь. Черезъ нѣсколько времени пришелъ работникъ подъ предлогомъ дѣлать въ домѣ поправки. Дѣвушку отпустили на нѣсколько дней къ роднымъ.
Жоффруа цѣлый день пилъ и былъ въ страшномъ волненіи. Пріѣхалъ докторъ и предупредилъ, что если онъ будетъ продолжать такъ много пить, съ нимъ сдѣлается ударъ.
Въ продолженіи дня Анну навѣстили сэръ-Патрикъ и Бланшъ. Жоффруа не хотѣлъ пустить ихъ, но сэръ Патрикъ настоялъ. Несмотря на бдительный надзоръ Жоффруа за Бланшъ, она все-таки могла шепнуть Аннѣ: «Онъ не согласится разъѣхаться съ тобой, пока мы здѣсь. Ты должна бѣжать. Сэръ Патрикъ позаботился, чтобъ тебѣ отворили заднюю калитку. Если можешь бѣжать сегодня или на дняхъ, поставь въ ту минуту, какъ будешь бѣжать, свѣчку на окно. Сэръ Патрикъ и Арнольдъ будутъ всегда на-готовѣ». Еще лучъ надежды мелькнулъ Аннѣ, она рѣшилась бѣжать въ туже ночь.
Послѣ отъѣзда сэра Патрика и Бланшъ, случились вещи еще болѣе странныя. Поздно вечеромъ Жоффруа послалъ за Анной того же самаго юношу, который пріѣхалъ съ ними въ первый день; когда они сошли, онъ спросилъ ее: «Какъ желаете вы поѣхать завтра къ моей матери, въ каретѣ или по желѣзной дорогѣ?» — Аннѣ было странно, что ее зовутъ за такимк пустяками, она отвѣтила и хотѣла уйти. «Посидите со мной» — сказалъ Жоффруа и сдѣлалъ ей еще нѣсколько незначащихъ вопросовъ. Въ это время сверху послышался голосъ мальчика: «Пожаръ!» — Жоффруа побѣжалъ на верхъ, Анна послѣдовала за нимъ. Анна знала, что оставила свѣчку на столѣ, а между тѣмъ загорѣлись занавѣси ея кровати: Эсѳирь стояла и равнодушно смотрѣла на огонь, Жоффруа сорвалъ занавѣси и бросилъ ихъ на кровать и на диванъ. То и другое вспыхнуло, но вода была тутъ же и чрезъ минуту пожаръ уже кончился. Но вся постель и диванъ были залиты. «Вы не очень пострадаете отъ этого, вамъ только нужно перемѣнить комнату» — сказалъ Жоффруа.
Анна должна была перейти въ комнату, которая была отдѣлена отъ комнаты Жоффруа только тонкой стѣной. Можно себѣ представить, какъ она провела ночь. Она. осмотрѣла всю комнату, въ ней ничего не оказалось; она хотѣла посмотрѣть за кроватью, но сдвинуть тяжелую кровать съ мѣста было ей не подъ силу. Между тѣмъ, все казалось ей подозрительнымъ, къ малѣйшему шуму прислушивалась она со страхомъ. Но что же могла бы она сдѣлать для своей защиты? Позвать полисмэни когда онъ дѣлаетъ обходъ? — какую же основательную причину можетъ она дать ему, почему она боится оставаться со своимъ мужемъ подъ одной кровлей? Не было ни малѣйшей основательной причины, которая бы побудила законъ взять ее подъ свое покровительство. Анна могла только одно сдѣлать для своей защиты: запереть дверь на замокъ, заставить ее мебелью и сидѣть всю ночь на сторожѣ. Въ случаѣ необходимости она могла закричать о помощи, такъ какъ Бланшъ обѣщала ей позаботиться о ней. Анна поставила столикъ на средину комнаты, достала свою работу и книги и сѣла къ нему. Все въ домѣ скоро затихло. Темная ночь тянулась медленно, наконецъ началъ заниматься день. Все было благополучно.
Но Жоффруа рѣшился убить Анну, и подъ страхомъ угрозы выдать Эсѳирь въ рукы правосудія, принудилъ ее устроить все нужное для этого убійства. Чтобы дать ей время все приготовить, онъ увезъ Анну на нѣсколько часовъ къ своей матери. Когда они вернулись вечеромъ, все было уже готово. Въ тонкой стѣнѣ, раздѣляющей комнату Жоффруа отъ комнаты Анны, было сдѣлано отверстіе надъ самымъ ея изголовьемъ, и такъ искусно, что оставалось совершенно незамѣтнымъ. Стѣна комнаты Анны прикрывалась обоями. Жоффруа долженъ былъ приподнять ихъ, когда Анна уснетъ, протянуть руку и наложить ей на лицо мокрое полотенце.
Анна, измученная безсонной ночью и волненіемъ, чувствовала себя чрезвычайно истомленной. Она хотѣла напиться чаю и лечь спать. Она позвонила, пришла Эсѳирь, и даже не взглянувъ на нее, написала: «Я такъ устала сегодня! еслибы вы сошли внизъ пить чай, вы бы избавили меня отъ лишней ходьбы».
Анна посмотрѣла на Эсѳирь.
— Вы больны? что съ вами? — спросила она.
Эсѳирь, не глядя на нее, отрицательно покачала головой.
— Случилось что-нибудь, что огорчаетъ васъ?
Опять отрицательное движеніе головы.
— Можетъ быть, я чѣмъ-нибудь обидѣла васъ?
Эсѳирь внезапно подошла къ Аннѣ и пристально посмотрѣла на нее. Изъ груди ея вырвался стонъ, она выбѣжала изъ комнаты.
Анна сошла внизъ, въ открытую дверь столовой она увидѣла Жоффруа; онъ писалъ письмо, передъ нимъ стояла бутылка водки.
— Извините, что я прерываю васъ, но вы вѣрно забыли, что докторъ говорилъ вамъ на счетъ этого? Анна указала на бутылку. Онъ нетерпѣливо кивнулъ головой. Она хотѣла сказать еще что-то, онъ быстро произнесъ: «хорошо, хорошо», и продолжалъ писать. Напрасно было бы настаивать, Анна прошла въ залу.
Пока она пила чай, Жоффруа и Эсѳирь вышли на верхъ; Эсѳирь все показала Жоффруа, и они опять сошли внизъ; она — къ кухню, — онъ хотѣлъ пройти въ садъ. Въ столовой на столѣ ггояда бутылка и вода, онъ налилъ себѣ стаканъ водки съ водой и выпилъ его залпомъ. «Какая сегодня дьявольская жара!» додумалъ онъ и хотѣлъ выйти въ садъ, но никакъ не могъ попасть въ дверь. Онъ выпилъ недовольно, чтобы напиться до пьяна, память его была въ полномъ сознаніи, и только тѣло не повиновалось ему.
На городскихъ часахъ пробило десять. Анна не могла дольше бороться съ усталостью и пошла въ свою комнату. Ни Жоффруа, ни Эсѳирь никогда не ложились рано, значитъ, она могла располагать по крайней мѣрѣ двумя часами передъ тѣмъ, чтобы сдѣлать попытку бѣжать. Въ эти два часа она могла отдохнуть и возстановить свои силы. Она легла и скоро заснула.
На городскихъ часахъ пробило четверть. Эсѳирь показалась на порогѣ дома. Жоффруа подошелъ. Эсѳирь вздрогнула.
— «Опять!» написала она, указывая на бутылку.
— Дура! я такъ же трезвъ какъ и ты! Это не отъ того.
— Она у себя?
Эсѳирь кивнула. Они пошли комнату Жоффруа.
— Она спитъ?
Эсѳирь приложила ухо къ стѣнѣ и опять кивнула. Онъ сѣлъ.
— Голова моя кружится. Дайте мнѣ воды! Эсѳирь подала стаканъ воды. Онъ отпилъ нѣсколько глотковъ и вылилъ остальное на голову. Эсѳирь пошла къ двери, чтобы уйти. Онъ остановилъ ее.
— Я не могу открыть отверстія, сдѣлайте это!… Не хотите?.. такъ я не отдамъ бумагъ!
Она вернулась и открыла. Онъ увидѣлъ свою спящую жену. Анна разгорѣлась отъ сна, ея лицо казалось юнымъ и болѣе привлекательнымъ чѣмъ когда-либо; выраженіе его было непорочно и нѣжно. Голова ея откинулась и была прямо повернута къ тому человѣку, отъ котораго теперь зависѣла ея жизнь. Человѣкъ этотъ смотрѣлъ на нее, съ твердымъ рѣшеніемъ взять эту жизнь. Онъ посмотрѣлъ и отошелъ: «Она сегодня точно ребенокъ», прошепталъ, онъ и посмотрѣлъ на Эсѳирь — «затушите свѣчку».
Эсѳирь не двинулась. Онъ повторилъ приказаніе, она будто оглохла. Что же съ ней дѣлалось?…
Она упорно смотрѣла въ одинъ изъ угловъ. Жоффруа снова взглянулъ на Анну, и тутъ ему припомнилось все, что онъ потерялъ чрезъ нее. Онъ схватилъ въ руки полотенце и опять бросилъ его на полъ. Его вдругъ поразила мысль: «Она — не пьяница, который не можетъ защищаться» — сказалъ онъ Эсѳири — «нужно задушить ее подушкой — это вѣрнѣе!» Онъ схватилъ подушку. Эсѳирь не отвѣчала ему и не глядѣла на него, она стояла среди комнаты и упорно на кого-то смотрѣла. Губы ея полураскрылись, глаза медленно за кѣмъ-то слѣдили, пока не дошла до Жоффруа. Онъ въ это время старался осторожно просунуть чрезъ отверстіе подушку.
Бѣшенство охватило Эсѳирью, и слабая старуха, какъ дикій звѣрь, бросилась на атлета и вцѣпилась ему въ горло. Жоффруа хотѣлъ защититься и не могъ, кровь прихлынула ему къ головѣ, силы измѣнили, онъ безъ чувствъ упалъ на полъ. Эсѳирь кинулась къ нему, оперлась колѣномъ въ его грудь и нервно стиснула его горло руками.
Анна проснулась и тотчасъ увидѣла дыру около самой своей головы. Паническій страхъ овладѣлъ ею. Она бросилась въ противуположную сторону комнаты и нѣсколько времени не могла, сообразить: въ здравомъ ли она умѣ? Она прислушивалась и смотрѣла. Она видѣла мерцающій свѣтъ, она слышала будто кто-то задыхается. Звукъ утихъ и все замерло. Вдругъ она увидѣла тихо подымающуюся голову Эсѳири, которая приблизилась къ отверстію и блуждающими глазами смотрѣла на Анну.
Анна подбѣжала къ окну: «Спасите!» въ ужасѣ закричала, она и бросилась вонъ изъ комнаты. Она подбѣжала въ калиткѣ. «Будьте спокойны, съ нами полиція» — сказалъ ей голосъ сэра Патрика снаружи. Калитка отворилась. Ацна могла только произнести: «На верху!» — и лишилась чувствъ. Сэръ Патрикъ положилъ ее на скамейку. Арнольдъ и полицейскій вошли въ домъ"
— Куда прежде? спросилъ Арнольдъ.
— Въ комнату, откуда дама закричала.
Они вошли въ комнату Анны и увидѣли отверстіе. Они заглянули туда.
Жоффруа лежалъ мертвый на полу. Эсѳирь стояла на колѣняхъ у его изголовья и горячо молилась.
Анна осталась «вдовою» и уѣхала вмѣстѣ со своими друзьями заграницу. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ сэръ Патрикъ совершилъ доброе дѣло: онъ женился на ней, далъ ей положеніе въ свѣтѣ и счастливую внѣшнюю обстановку, чтобы тѣмъ отчасти, загладить ея недавнія страданія.
Эсѳирь посадили въ сумасшедшій домъ. — Романъ конченъ.
Какъ видитъ самъ читатель, новое произведеніе талантливаго пера Уильки-Коллинса обращаетъ на себя вниманіе болѣе вслѣдствіе задѣтыхъ въ немъ вопросовъ, высказанныхъ мыслей, нежели характеристикою отдѣльныхъ лицъ. Можно даже сказать, но въ этомъ романѣ нѣтъ полныхъ характеровъ, и потому тотъ, кто ищетъ оригинальнаго психологическаго очерка, останется романомъ недоволенъ. Всѣ главныя лица, кромѣ самой Анны, довольно выдержаны, но они не увлекаютъ читателя настолько, кто бы у него явилось стремленіе слѣдить за ихъ душевными движеніями и мыслями. Все вниманіе невольно сосредоточивается на ходѣ событій и ихъ жизненномъ процессѣ.
Насколько намъ извѣстно, парламентъ еще не пришелъ къ необходимости пересмотрѣть шотландскій законъ о бракѣ, хотя онъ уже утвердилъ законъ о признаніи за замужней женщиной права собственности, о которомъ упоминаетъ Уильки-Коллинсъ въ своемъ предисловіи. Утвержденіе этого закона особенно благопріятно отразится для женщинъ низшихъ классовъ. Женщины высшихъ классовъ не такъ часто страдаютъ отъ произвола мужей своихъ[1]; образованіе всеже кладетъ свою печать и удерживаетъ отъ слишкомъ явной и грубой жестокости. Положеніе же англійской женщины изъ народа одно изъ самыхъ печальныхъ, и авторъ какъ нельзя лучше изобразилъ его въ разсказѣ Эсѳири. Въ простолюдьи дѣвушка выходитъ замужъ, и она больше не членъ общества, а вещь своего мужа; для нея нѣтъ закона. Мы говоримъ нѣтъ закона, потому что англійскіе суды чрезвычайно дороги, такъ что судиться могутъ только достаточныя женщины; а гдѣ же можетъ достать средства, чтобы оплатить судъ, женщина изъ народа? Такимъ образомъ, фактически для нея нѣтъ закона. Она должна терпѣть и слѣпо исполнять приказы мужа. «Законную жену», говоритъ старинная поговорка, до сихъ поръ еще удержавшаяся въ англійскомъ простонародьи — «мужъ можетъ опутать веревкой и продать на базарѣ какъ корову». Хотя это понимается и въ переносномъ смыслѣ, но все же дѣйствительность не много лучше. Если мужъ не имѣетъ теперь права продать свою жену, то онъ можетъ безнаказанно бить ее до полу-смерти, и такъ какъ у ней нѣтъ денегъ, чтобъ заплатить за вмѣшательство закона, то она обречена прожить всю жизнь подъ періодически-повторяющимися побоями.
Можетъ быть, найдутся люди, которые будутъ порицать Уильки-Коллинса именно за самый выборъ сюжета. Нѣкоторые еще связываютъ со словомъ романъ описаніе будничной жизни безъ другихъ тревогъ и волненій, кромѣ любовныхъ. Такой взглядъ на романъ въ настоящее время едва-ли имѣетъ много партизановъ. Съ тѣхъ поръ, какъ общество начало интересоваться всѣми жизненными вопросами, и какъ въ обыденную бесѣду въ семейномъ кругу входятъ вопросы политическіе, научные и соціальные, всѣ они такъ тѣсно сплелись съ жизнью, что выдѣлить ихъ изъ жизни невозможно. Точно также нельзя ихъ выдѣлить и изъ литературы. Теперь врядъ-ли кто-нибудь имѣлъ бы терпѣніе читать многостраничное, сантиментальное описаніе злосчастныхъ приключеній любящихъ сердецъ. Даже люди, которые порицаютъ такъ-называемую «заданную тему» въ романѣ, и тѣ высказываютъ свое недовольство, когда имъ попадается беллетристическое произведеніе безъ общественной мысли. Съ измѣненіемъ и развитіемъ интересовъ общества, измѣнились и расширились и условія литературы. Теперь отъ романа требуется не одинъ длинный. перечень любовныхъ волненій, приводящихъ къ счастливому или несчастному концу. Теперь общество уже знаетъ, что въ мірѣ существуютъ еще и другіе люди, помимо обольстительныхъ барынь и барышень въ бѣлыхъ платьяхъ, очаровательныхъ наслѣдницъ многихъ милліоновъ и ихъ прелестныхъ возлюбленныхъ, и любовниковъ съ туго набитыми карманами. Романисты вообще до сихъ поръ не любили описывать людей небогатыхъ, несовсѣмъ безошибочно основываясь на томъ, что бѣдность не можетъ привлекать, очаровывать и причудничать какъ богатство. А обратившись къ жизни людей всѣхъ слоевъ общества и входя въ ихъ кругъ дѣйствій и образъ мыслей, романисту, разумѣется, пришлось задѣть вопросы, составляющіе главную основу убѣжденій этихъ" людей и мотивы ихъ поступковъ. Вотъ почему многіе изъ новѣйшихъ романистовъ являются писателями тенденціозными; но дѣло въ томъ, что и новѣйшая жизнь, выходя изъ своихъ прежнихъ каноновъ, сама преисполнена тенденцій, и потому при вопросѣ о достоинствѣ писателя остается обсуживать только одно: откуда ведетъ начало его тенденція? родилась ли она въ головѣ самого автора или она обнаружилась уже въ самой жизни и оттуда заимствована имъ? Тенденція романа Уильки-Коллинса не выдумана имъ.
- ↑ Такой случай, какъ случай между Жоффруа и Анной нельзя считать общимъ правиломъ.