Краледворская рукопись, будто бы открытая в сентябре 1817 г. на чердаке церковной башни в городке Кралеводворе (Königinhof) Вацлавом Ганкою (см.), принадлежит, вместе с Зеленогорской рукописью и др., к числу тех, по устроумному выражению проф. В. И. Ламанского, «новейших произведений древне-чешской литературы», которые вопросом о своей подлинности или подложности разделили всех чешских ученых и публицистов и многих иностранных ученых на два враждебных лагеря. Произведения эти, отодвигая начало древне-чешской письменности в отдаленнейшие века и считаясь плодами древней, самобытной поэзии и образованности, давали национальности длинную и славную генеалогию и этим значительно содействовали подъему чешского самосознания (см. Чешское возрождение). «Краледворская рукопись» рассматривалась как образчик эпических народно-искусственных поэм, которые, за исключением «Слова о Полку Игореве» (см.), были до тех пор неслыханным явлением в славянских литературах. Первые сомнения относительно ее подлинности возникли в 1850 г.; затем сочинения обеих спорящих сторон образовали огромную литературу, библиографию которой см. у А. Стороженка, «Очерк литературной истории рукописей Зеленогорской и К.», (Киев, 1880) и J. Knieschek, «Der Streit um die Königinhofer und Grünberger Handschrift» (Прага, 1888) и в «Deutsche Zeitschrift für Geschichtswissenschaft» (1889 и 1890). К. рукопись состоит из 12 небольших листков пергамента и представляет собою как бы остаток (вырванную тетрадку) от третьей книги какого-то сборника, из которого, надо думать, пропало по крайней мере 2 книги и 25 глав третьей: уцелевшая часть начинается окончанием 25-й главы третьей книги и оканчивается началом 28-й главы ее. Все произведения «К. рукописи» по содержанию распадаются на три группы: эпические, лироэпические и лирические. К первой группе относятся поэмы «Ольдрих и Болеслав» (конец 25 гл.), «Бенеш Германов», «Ярослав» (гл. 26), «Честмир и Власлав», «Людиша и Любор», «Забой», «Славой» и «Людек» (27 гл.); к лиро-эпическ. произведениям — «Збигонь», «Елень», «Ягоды»; к лирическим — «Китице», «Руже», «Зезгулице», «Опущена» и «Скриванек» (28 гл.). Из всех поэм древнейшей по содержанию защитниками подлинности рукописи считалась «Забой, Славой и Людек», в которой говорится об освобождении чехов от какого-то иноземного короля «героями Забоем и Славом». Это событие, неизвестное летописи, относили к IX в. и даже к первой полов. VIII в. Чешская старина рисуется здесь в ярких чертах, с энергическим чувством свободы, могучими боевыми подвигами, жертвами языческим «богам-спасам» и воспоминаниями о славном певце Люмире, который, словом и пеньем, двигал Вышеградом и всеми областями. В поэме «Честмир и Власлав» говорится о поражении луцкого князя Властисла воеводой князя Неклала Честмиром. Отрывок: «Болеслав и Ольдрих» (самое начало рукописи) прославляет изгнание Болеслава Храброго и освобождение чехов от польского владычества, в 1004 г. В «Бенеше Германове» говорится «о побитии саксов» (подлинное заглавие песни), вторгшихся в Чехию, Бенешем Германовичем, в 1203 г., под Грубой Скалой. Эта песня отличается от других поэм рукописи и имеет характер романса. В поэме «Людиша и Любор» описываются рыцарские турниры («Slavné sédàní»), которыми сопровождался устроенный залабским князем пир. Содержание этой песни относится, по-видимому, ко времени короля Оттокара II (1253—1270), в правление которого у чехов в особенности вошли в моду турниры. В поэме «Jaroslaw» говорится об известной в истории победе (в 1241 г.) Ярослава Штернбергского над татарами при Ольмюце, чем была освобождена Моравия. Это самое крупное и вместе с тем, по отзывам защитников К. рукописи, самое прекрасное и художественное из всех входящих в ее состав произведений. В то время, как достоинства поэмы «Zaboj, Slavoj a Ludek» заключаются в простоте и непосредственности творчества, в единстве действия и цельности характеров, в «Ярославе» главное действие распадается на три момента, с тремя героями, да и слог его отличается гладкостью и носит на себе черты утонченной средневековой рыцарской поэзии. Происхождение лиро-эпических произведений Jelen, Zbyhoň и Jahody защитниками подлинности К. рукописи обыкновенно относится к языческому времени. В вольных стихах первого произведения рисуется поэтическая картина смерти сильного и красивого юноши, убитого, подобно молодому оленю, коварным врагом и оплакиваемого жалостливыми девами. Во втором стихотворении описывается тоска юноши, у которого Збигонь отнял милую, как коршун — голубку у голубя, а затем радости и восторги соединившихся пар — голубя и голубки, юноши и его милой, после того как юноша, бросившись на замок своего оскорбителя, убил его самого и всех его людей. В легких стихах третьего произведения: «Jahody» изображаются шалости молодой любви. Наконец, лирические произведения К. рукописи: «Kytice» («Венок»), «Róže» («Роза»), «Zezhulice» («Кукушка»), «Opuščena» и «Skřivánek» («Жаворонок»), по мнению чешской эстетической критики, представляют плод непосредственного народного творчества. По своему характеру эти произведения обнаруживают очень много сходства с народными песнями других славянских племен, в особенности с песнями русскими. В них изображается то тоска девушки по милому, то ее боязнь одиночества, то жгучая скорбь по утраченным родичам и милом и т. д. Да и вообще в произведениях К. рукописи много родственного с народными русскими песнями, а также с «Словом о полку Игореве». Эта родственность произведений К. рукописи с произведениями народной русской словесности составляет и слабую, и сильную ее сторону: защитники подлинности видят здесь указание на то время, когда в чешском народе живее чувствовалось родство славянских племен между собою, а в языке и слоге еще сохранялось много общего; противники объясняют сходство сознательным стремлением авторов-подделывателей к колориту древности, указывают на полную обособленность в чешской литературе как К. рукописи, так и др. указанных памятников в отношении языка и слога и, наконец, отмечают то весьма важное обстоятельство, что собственные сочинения Ганки (и Линды) отличаются той же склонностью к заимствованию из русского языка. К. рукопись впервые издана Ганкой (Прага, 1819), с нем. перев. Свободы. Из позднейших самое ценное — фотографическое издание библиотекаря чешского музея Вртятко (1862). На русском яз. переводы отдельных произведений К. рукописи сделаны в 1820 г. известным Шишковым. Позднее Н. В. Берг издал: «Краледворская рукопись. Собрание древних чешских эпических и лирических песен» (М., 1846). Важнейшие труды для изучения вопроса о Краледворской рукописи (и Зеленогорской): Palacký, «Der Mongoleneinfall im Jahre 1241» (1843); «Kralodvorský rukopis od Nebeského»(«Ċasop. česk. Muz.», 1852—53); J. Vocel, «Aesthétický význam básni Zaboj a Jaroslav» («Č. č. M.», 1854); Julius Feifalik, «Ueber die Königinhofer Handschrift» (Вена, 1860); Kvèt, «Aesthetický rozbor rukopisu Kralodvorského» (1861); Jos. und Herrn. Jíreček, «Die Echtheit der Königinhofer Handschrift» (1862); Куник, «Спор о подлинности суда Любуши и Краледворской рукописи» («Зап. Имп. Акад. Наук», 1862); Небеского статья в «Naučný Slovnik»; Макушев, «Из чтений о старочешской письменности» («Филол. Зап.» 1877—78); В. И. Ламанский, «Новейшие памятники древне-чешского языка» («Ж. M. H. Пр.», 1879); Срезневский, «Былина о суде Любуши» («Р. Ф. В.», 1879); Некрасов, «Краледворская рукопись в двух транскрипциях текста, с предисловием, словарями, частью грамматическою, примечаниями и приложениями» (1872).
