Диавол (в этнологическом отношении). Верование в злых духов составляет принадлежность всех религий и у многих первобытных народов играет даже выдающуюся роль. «Добрые», созидающие и охраняющие духи если и почитаются, то как добрые по природе, не требуют особых ходатайств и жертв, тогда как «злые», разрушительные, грозящие разными бедами и смертью, заставляют постоянно о них думать, вызывают разные меры к ограждению от их злой силы и побуждают к их умилостивлению и задабриванию. Отсюда большее развитие почитания злых духов, большее распространение их изображений или имеющих предохранительное значение амулетов, большая отработанность соответственного культа и выделение, на сравнительно ранней культурной стадии, класса шаманов и подобных им духовидцев, признаваемых способными иметь общение с духами, приобретать их благосклонность и открывать способы к ограждению от их злой силы. Несмотря, однако, на широкое развитие верований в злых духов, эти верования остаются обычно довольно неопределенными и редко слагаются в строгую мифологическую систему. Даже во многих религиях более сложного и развитого типа различие между добрым и злым элементом не проведено достаточно резко, и, хотя и признается некоторая градация в значении демонических существ, но последние не концентрируются в одном центральном образе, воплощающем в себе начало и главенство зла. Такой образ встречается только в более высоких религиях Востока. Так, религия Зороастра основана на противоположении двух начал: доброго — Ормузда и злого — Аримана; в легендах буддизма немаловажную роль играет Мара, злое начало, пытавшееся соблазнить и совратить Будду; в исламе Иблис не лишен значения, хотя и заимствован, по-видимому, из иудаизма.
Человечество не довольствуется, обычно, абстрактными понятиями и не удовлетворяется представлением о силе, как таковой, без материального субстрата, а пытается всегда олицетворить ее в известном конкретном, реальном образе. Это стремление к реальности проникло и в представления о злой силе. Не касаясь тех форм религиозных верований, в которых сила эта разделяется на массы отдельных духов, более или менее сходных между собой или выделивших из себя ряд специальных демонических существ, с различными атрибутами и функциями, и останавливаясь только на более сложных и развитых религиях, дошедших до представления о центральном, или главном, руководителе и источнике злых сил, о «князе зла», можно заметить, что образ его слагается обычно из черт, присущих отчасти животным или звериным, отчасти человеческим формам, причем иногда преобладают первые, иногда — вторые. Типичная животная форма — это змей, под которым и представлялся большей частью Д. Она подвергалась, впрочем, некоторым изменениям, переходя иногда в форму дракона (см.) — тоже гада, но в котором звериные черты смешались с чертами других гадов, ящериц и т. д. Иногда как в народных воззрениях, так и в произведениях искусства фигура змея заменяется формами летучей мыши, пса, быка, свиньи, козла, льва, обезьяны и других зверей, причем, большей частью, им придаются и некоторые человеческие черты, вследствие чего возникают нередко смелые и сложные фантастические образы, свидетельствующие отчасти о силе человеческой фантазии, а отчасти и о тех свойствах или атрибутах, которые соединяются с представлением о существах, олицетворяющих собой зло. Анализируя эти образы, можно констатировать в них также влияние античной и восточной мифологии, как, напр., различных восточных человекоподобных божеств со звериными головами и крыльями, или таких художественно-религиозных концепций, как Минотавр, гарпии, кентавры, горгоны, сирены, цербер, и т. д., а отчасти и некоторых народных демонических образов вроде лешего. Наконец, подходящие черты для реализации беса даются признаками низших пород человечества или вообще чуждых и значительно отличающихся по своему типу и культуре рас, причем известия о дивьих, уродливых, баснословных народах бывают не менее пригодными, чем известия о действительно существующих. Фантазия христиан в первые века нашей эры нередко представляла себе беса в образе эфиопа или негра, или придавала ему черты псиголовцев и других дивьих людей (см.), а позже рисовала его в образе ляха или немца, напр. в старинной Руси. Что касается собственно Д., «царя тьмы», «князя вражьих сил», то он представлялся обычно с подобными же атрибутами, но в более колоссальном виде; припомним, напр., Люцифера Данте, помещенного поэтом в глубине Земли, в центральном ледяном ее ядре, или Сатану на картинах Страшного Суда Органьи и других старинных художников, где он представлен держащим в пасти по несколько грешников, которые жарятся и в его утробе. Образ князя тьмы сливался иногда даже с представлением об аде, как это можно видеть и на изображении ада у буддистов, у которых он является иногда помещенным в утробе колоссального хищного зверя. Довольно обычно также придание Д. бычьей головы или, еще чаще, одних рогов, что могло быть как переносом с некоторых языческих божеств (причем иногда можно даже проследить постепенное превращение чисто зооморфного божества — в более антропоморфное, доброго и благодетельного — в злое и разрушительное), так и применением вообще атрибута, с которым с древних пор и у разных народов связывалось представление о силе, мужестве, гордости. Для изображения злого духа пользовались еще признаками кабана или свиньи (замечательный тип такого рода был создан А. Дюрером в его известной гравюре: «Рыцарь и смерть»), льва (как могучего рыкающего зверя, ищущего постоянно кого поглотить), обезьяны (про которую в некоторых средневековых компиляциях прямо указывалось, что она имеет фигуру Д.: simia… similiter figuram habet diaboli), хищных птиц, летучей мыши и т. д. Народные поверья, церковные легенды, иконография, картины и гравюры художников различных эпох дают нам наглядное понятие о том, как воображали себе Д. и как варьировал этот образ в представлениях общества и церкви. Особенно разнообразным, величественным и сложным является этот образ в XIV — XVI вв., но уже в конце XVI в. он начинает сбиваться на сатиру и карикатуру. Мало-помалу он утрачивает прежнее значение и распространенность в церковном и светском искусстве и даже в народном предании и сохраняется лишь в немногих, более простых, традиционных формах, служащих символами представлений о злом начале и об олицетворяющей его личности Д.