ЭСБЕ/Ланге, Антоний

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Ланге, Антоний
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона
Словник: Кошбух — Лященко. Источник: доп. т. II (1906): Кошбух — Прусик, с. 57—58 ( скан · индекс ) • Даты российских событий указаны по юлианскому календарю.

Ланге (Антоний Lange) — выдающийся польский поэт. Род. в 1863 г.; окончил варшавский университет по естественно-историческому факультету, затем жил в Париже. Как теоретик символизма, Л. известен статьями о сущности искусства, о творчестве, о гении, о Тарде, Ницше, Рёскине и друг. («Studya z literatury francuzkiej», 1897; «Studya i wraženia», 1899). Ему принадлежат также переводы из Свинберна, Метерлинка, С. Прюдома, Бодлэра и др. Оригинальные произведения Л. изданы под заглавиями: «Poezye» (1895, 1898, 1900), «Wybor z poezyi» (1900) и «Fragmenta» (1901). Вместе с Мириамом (см.) Л. считается основателем польского символизма, хотя на Л. отразились и другие литературные направления, начиная с парнассизма и кончая импрессионизмом (Т. Грабовский). Наиболее характерной чертой Л., отличающей его от остальных модернистов «Молодой Польши», является то, что по натуре своей Л. — интеллектуалист,«мозговик», а не индивидуалист; инстинкт убит в нем чисто рефлективным сочувствием ко всему человечеству. Поэтому поэт не погружается в самого себя, не видит в себе одном источник счастья и несчастья, а любит всех людей; он хочет обнять весь мир, но путем исключительно рассудочным. Враг чувства и эгоистического квиэтизма, Л. обращается за ответом к Библии, Каббале, Ведам, Зендавесте, Корану. Поклонник разума и «сын разочарования», он обещает утолить биение сердец иронией. Он сравнивает человеческие души с планетами, из которых «каждая блуждает по млечным путям и, совершая свой круг, с тоской рвется к другой планете»; и все-таки они не пойдут по одному пути, потому что душа — «вечная пустынница» («Samotność»). Не находит Л. утешения и в религии, где царит одно чувство; он признает правдивыми слова «простого рыбака», что «только тот узрит божество, кто обладает душой лесной пташки» («Na śvitezi»). Но, обладая более сложной душой, чем пташка, поэт, в своем стихийном стремлении к вечному солнцу правды, в страстном искании абсолютной истины не находит утоления ничем не насытимому «духовному голоду» («Sonety wedyckie», «Księgi proroków» и др.); отсюда его тоска. Вся поэзия-философия Л. производит впечатление какой-то метаморфозы; «казалось, что циклопы клали для нее фундамент, грек ставил колонны, в период ренессанса готы высекали свои орнаменты на стенах византийской работы с мавританскими башнями» (А. Потоцкий). Как «виртуоз формы», Л. поет гимн рифме, которая «для песни то же, что череп для мозга: она окутывает человеческую мысль так же, как раковины — жемчуг». Его рифма «иногда имеет звук железа, иногда похожа на эхо райских воспоминаний; то звучит, словно медные гонги, то дышит запахом поцелуев и ласк; бывают мраморные рифмы, подобные греческим статуям, или безумные, словно легкое фанданго. Рифма — все: мелодия, запах, колорит, мысль, форма, биение сердца; в ней зеленеет бархат полей, бушует вихрь, живет прошлое». «Мир рифм для меня все равно, что готический храм, вершина которого касается небесного свода; я жил в нем, но дух мой разделился надвое, и я прислушиваюсь теперь к новым неожиданным голосам» («Rym»). Л. верит в могущество слова, которому придает широкий смысл греческого «логоса»; обращаясь к Слову, он говорит: «да прийдет высшее царство твоей правды; да будет всюду проявлена твоя воля! Пролей мир на каждое человеческое естество, дай нам познание всех правд природы, дабы мы, накормленные насущным хлебом, не знали мрачной борьбы за существование и всегда могли стремиться к твоему небу!» («Pieśń о Słowie»). Он ставит Слово-творчество выше точного знания; второе идет за явлениями мира с телескопом и циркулем, рассеивая мрак вечной завесы лишь светом своей лампы, а первое, «крылатый ангел, одетый в радуги и громы», обладает голосом Иеговы, полетом королевского орла; «одним взглядом оно охватывает обширные миры и в одном объятии заключает весь мир» («Cyfra i Słowo»). Безграничная тоска Л. по идеалу далека, поэтому, от пессимизма. Так как центр его творчества — не человек, а все человечество, то сначала этот идеал представлялся ему в социальных формах, и поэтом руководила жажда дела, хотя бы и кровавого: «если кто желает быть Христом народов, тот должен научиться быть и Каином народов». Позже долгое искание истины у мудрецов разных стран и времен сделало Л. более «универсальным в идеях», силу которых он узнал в знакомстве с символизмом. О Л. см. те же статьи и книги, которые указаны в статье о Каспровиче.

А. Яцимирский.