Преступления политические. В ряду преступных деяний, признаваемых современными кодексами, преступления, именуемые политическими, выделяются в особую группу, при чем такое выделение может быть производимо с различных точек зрения: 1) с международно-правовой точки зрения вопрос о П. п. возникает в связи с особенностями в области выдачи, определения пространства действия угол. законов и значения иностранных угол. приговоров; 2) с точки зрения процессуальной П. п. часто выделяются в особую группу в виду особой подсудности, особых судопроизводственных гарантий и изъятий, а иногда особого порядка преследования; 3) с точки зрения помилования и амнистии — в виду особых условий применения их к политическим преступникам; 4) с точки зрения карательной — в виду существования особых наказаний за П. п. или особых правил отбытия общих наказаний. Объем деяний, охватываемых термином П. п., для каждой из этих групп может быть определен различно, при чем в редких случаях он строго определяется законом, большею частью же он определяется доктриной и практикой. Перед тем как перейти к определению этого понятия на основании нашего положительного права, укажем на имеющиеся в литературе попытки определения существа П. п. Наиболее узким по объему, но чаще всего встречающимся является определение по объекту: политическими признаются деяния, посягающие на основные начала государственного устройства страны, как бунт, восстание, участие в заговорах; или посягательства на целость и независимость государства, как измена; или, наконец, деяния, грозящие опасностью для государственного спокойствия, как составление сообществ, пропаганда, некоторые виды преступлений печати и т. д. Редакционная комиссия по составлению Уг. Ул. понимала под П. п. „преступление, направленное против государства, как целого, не против отдельных материальных условий существования государства, а против его политического внутреннего или внешнего бытия“ (Объясн. Зап. I, стр. 106). Составитель бельгийского уложения Гос признает политическими „деяния, исключительно направленные против существующего государственного строя, которые стремятся его низвергнуть, изменить или хотя бы поколебать“. С такой точки зрения к числу П. п. должны быть отнесены преступления государственные в тесном смысле, т. е. по нашему праву бунт, посягательства на монарха, гос. измена, смута, т. е. главы II, IV и нек. части V гл. Уг. Ул. 1903 г., при чем остается неясным, должно ли быть при этом принято воззрение законодателя на данное преступление, как на государственное, или теоретическая точка зрения. Напр., оскорбление члена Имп. Дома, могущее не иметь под собою политических оснований, остается ли преступлением государственным (ст. 106 Уг. Ул.) или лишается этого характера? Составители Уг. Ул. предполагали „признаком, определяющим существо преступлений государственных, с точностью указать объект, т. е. интерес или благо, охраняемое выраженною в законе нормою, на которую посягает преступник. Таким объектом в данном случае является самое существование государства, ненарушимость его бытия, целости, независимости“ (Объясн. Зап. II, стр. 3). Стройность предположений редакционной комиссии была однако нарушена Особым Присутствием при Гос. Совете, которое включило посягательства на членов Имп. Дома в главу о бунте, хотя та же комиссия признавала, что „таковые преступления не содержат в себе посягательства на бытие государства, на его государственный строй“ (стр. 10). С другой стороны, в других главах кодекса рассеяно немало преступлений, отнесенных к группе противодействия правосудию, должностным преступлениям, связь которых с посягательствами на госуд. строй самая тесная (напр., ст. 163, 164, 166 ч. 2, 170, 173 ч. 4, 437, 643, 644 ч. 4 и т. п.). Классификация П. п. по объекту оказалась недостаточной. Группу преступлений собственно государственных пришлось дополнить понятием „примыкающих к П. п. деликтов“ (délits connexes). Определение этой группы представляет наибольшие трудности. Под „примыкающими“ прежде всего можно разуметь преступные деяния, учиненные в развитие преступлений государственных в собственном смысле. Так, редакц. ком. признавала, что „к группе П. п. должны быть отнесены и такие преступные деяния, которые были выполнены или которые сопровождались насильственными действиями, если только эти действия составляют известные моменты развития попыток колебания или ниспровержения госуд. строя, напр., поджоги, повреждение телеграфов, путей сообщения при бунте и т. п.“ (Объясн. Зап. II, 106). Ограничение délits connexes только насильственными посягательствами является слишком тесным. Шире определение бельгийского касс. суда (от 12 марта 1855 г.), который под деяниями, имеющими связь с государственными преступлениями, разумеет „такие деяния, оценка которых в отношении их преступности может зависеть от чисто политического характера главного деяния, но это постановление не должно применяться к тем деяниям, какова бы ни была их цель и какова бы ни была форма правления страны, которые осуждаются нравственностью и должны подвергаться каре уголовного закона во все времена и у всех народов“. Но выставленный критерий универсального нравственного характера едва ли может быть признан устойчивым. С 80-х годов XIX в. поэтому вместо „примыкающих“ П. п. стали говорить вообще о „преступлениях, вызываемых политическими побуждениями“, в группу каковых могут входить самые разнообразные преступления общеуголовного характера, но учиненные с политической целью. Лишь чтобы сузить этот критерий, из него стали выделяться отдельные более тяжкие преступления. — В чем лежит причина особого положения П. п. в системе угол. права? Одни авторы видят ее в крайней изменчивости охраняемого блага: что вчера было преступлением, то сегодня, с изменением политического строя, перестает им быть. Этот взгляд не вполне точен. Объекты госуд. преступлений обладают не большей изменчивостью, чем объекты некоторых иных преступлений; составы многих преступлений этого рода, напротив того, обладают весьма значительным постоянством. Другая теория обращает внимание на особый характер субъектов этих преступлений. Здесь несколько разновидностей: одни видят в полит. преступниках людей увлекающихся, которые могут впоследствии изменить свои взгляды; другие считают, что это — люди, действующие по высоким, принципиальным побуждениям, против которых уголовная угроза бессильна; третьи считают полит. преступников особым психофизиологическим типом (Ломброзо и Ласки). Но все эти различия, если и признать то или иное из них, могли бы иметь значение в области специального предупреждения, но далеко не объясняют правовых особенностей П. п. Наконец, имеется взгляд, рассматривающий политическую преступность, как тип эволютивной преступности, в противоположность преступности дегенеративной: П. п. не служит проявлением нравственной порочности лица, его антисоциальных качеств, напротив, мотивом полит. преступности является стремление к общественному благу, как его понимает данное лицо, и, кроме того, эта преступность имеет коллективно-классовый характер: П. п. — скорее внутренняя борьба, чем преступность. Такой взгляд на нее сложился преимущественно в середине XIX в., в эпоху частых политических переворотов, связанных с утверждением в Европе представительного строя. С упрочением последнего, в общий взгляд вносятся поправки, и, напр., из политической преступности начинают выделять анархистическую (ср. II, 583), на которую особенности П. п. не распространяются. С другой стороны, характер, аналогичный преступности политической, начинают получать акты социально-экономической борьбы.
Переходим теперь к характеристике особенностей П. п., имея в виду гл. обр. русское право. — I. П. п. в международно-правовых отношениях: а) Выдача. Первые случаи невыдачи политических преступников относятся к концу XVIII в., но лишь после 1830 г. этот принцип невыдачи становится общим началом, оговариваемым почти во всех трактатах о выдаче. Несколько позднее многие страны провели в законодательном порядке запрет выдачи полит. преступников (Англия, Италия, Швейцария и др.). В нашем праве оговорка о невыдаче по П. п. проводится впервые с 60-х гг. (договор 1866 г. с Данией, 1867 — с Голландией и т. д.). С 1856 г. из области П. п., не допускающих выдачи, начинают исключаться деяния, состоящие в посягательствах на жизнь (а позднее здоровье и честь) главы государства или его семьи (ср. XII, 7). Эта оговорка, впервые принятая Бельгией после произведенного покушения на жизнь Наполеона III (убийца скрылся в Бельгии, которая затем выдала его Франции), получила название „бельгийской“. Международными соглашениями эти изъятия распространяются еще далее. По формуле, принятой Институтом междун. права на сессии в Женеве в 1892 г., постановлено, что выдаче подлежит лицо, учинившее, хотя и по политическим побуждениям, тяжкие с точки зрения морали и общего права преступления, каковы: убийство, отравление, нанесение увечья, поджог, взрыв (тез. VIII), при чем не почитаются политическими деяния, направленные против основ всякого общежития, а не только против данного государства. По заключенным ныне Россией договорам П. п. исключаются из выдачи безусловно (догов. с Италией, Англией и Швейцарией) или с „бельгийской оговоркой“ (догов. с Бельгией, Баварией, Австрией, Нидерландами, Сев.-Америк. Штатами и др.). В договорах с Испанией и Пруссией оговорки о невыдаче политич. преступников не содержится. Вопрос о проведении запрета выдачи полит. преступников в законодательном порядке у нас возник в связи с составлением Уг. Ул. в 80-х гг. Редакционная комиссия стала на точку зрения недопустимости такой выдачи с рядом оговорок (Объясн. Зап., т. II, стр. 110). Но при издании Уг. Ул. в 1903 г. Гос. Совет счел необходимым отказаться от принципа невыдачи полит. преступников, допустив выдачу „за тяжкое преступление или преступление, хотя бы вызванное политическими побуждениями или совершонное совместно с преступным деянием, именуемым в международных договорах политическим, или по поводу такого деяния“. Выдача происходит согласно договору или на основании установившейся взаимности. Закон 25 дек. 1911 г. о выдаче преступников повторил эту оговорку Гос. Совета (ст. 8522 Уст. уг. суд.), требуя лишь условий взаимности. б) В отношении действия угол. закона Уг. Ул. 1903 г. (ст. 11) предоставляет русской судебной власти преследовать и карать виновного по русским законам даже в том случае, если учиненное им за границей деяние не было воспрещено местом его учинения, или если он был за границей оправдан, осужден или освобожден от наказания, при учинении ряда П. п. (ст. 99 до 102, 126, а когда виновный — российский подданный, то и 103 ч. 1, 108—111, 114—118, 643 ч. 2 и 3, 645 ч. 4 и 668 Уг. Ул.), при чем даже время, отбытое в качестве наказания за границею, ему не засчитывается в срок наказания. в) В отношении силы иностранных приговоров ныне признается возможность признания юрид. силы за праволишениями, назначенными иностранным приговором; однако это признание, согласно резолюциям Парижского конгресса 1900 г. и Вашингтонского тюр. конгресса 1910 г., должно быть распространяемо лишь на общеуголовные, но не П. п. — II. С точки зрения процессуальной П. п. издавна выделяются особо. Так, для них создается часто особая подсудность. Напр., в английском праве важнейшие П. п. рассматривались в суде парламента, а в былое время в королевском совете (Звездная Палата), ныне же они должны быть рассматриваемы в королевском суде (центральном или в ассизах) с участием присяжных, а не в четвертных сессиях. Во Франции, Италии, Австрии П. п. рассматриваются в суде присяжных, независимо от их тяжести. У нас особенно развита чрезвычайная подсудность П. п. До 1906 г. они могли рассматриваться в Верховном уголовном суде. С 1872 г. и по настоящее время по особым Высоч. повелениям дела о П. п. могут быть передаваемы в Особое Присутствие Сената (п. 2 ст. 1032). Нормально они ведаются не мировыми и окружными судами, как преступления общие, а судебными палатами (ст. 1032 Уст. уг. суд.). Участие присяжных заседателей по этим делам устранено, вместо них по делам, влекущим наказания с лишением прав или, по новому улож., не ниже исправит. дома, участвуют сословные представители. Это ограничение, которому составители Суд. Уставов придавали временный характер, сильно упрочилось в нашем праве. Отступление от него составил закон 18 марта 1906 г., который подчинил суду с присяжными важнейшие преступления против свободы и правильности выборов в законодат. учреждения. Далее для П. п. создаются особые процессуальные гарантии. Ими особенно богато английское право, которое в случае политических обвинений предоставляет обвиняемому право широкого немотивированного отвода присяжных, заботливо относится к организации защиты и т. д. Наше право знает также множество процессуальных особенностей, создающих даже особый порядок производства по госуд. преступлениям (ст. 1030—1061 Уст. уг. суд.), но большинство их не улучшает, а ухудшает положение обвиняемого. Таково введение жандармского дознания, имеющего силу, одинаковую с предварительным следствием, расширение прав ареста, обыска, осмотра почтовой корреспонденции, отмена предания суду, сокращение процессуальных сроков, более широкое право закрытия дверей заседания, ограничение круга лиц, могущих быть защитниками, и т. д. Понятие госуд. преступления в процессуальном смысле у нас имеет совершенно точный объем (см. ст. 1030 и 1031 Уст. уг. суд.). — III. С точки зрения помилования и амнистии П. п. у нас обыкновенно выделялись при Всемилостив. манифестах (см. манифест и помилование); дарование помилования здесь обыкновенно обставлялось различными условиями. В конституц. странах П. п. являются почти исключительным объектом амнистии (см.), при чем существует подробная практика разграничения общих и П. п. с этой точки зрения. У нас круг П. п., подлежащих амнистии, был впервые намечен в указе 21 окт. 1905 г., a затем в проектах об амнистии, вносившихся в 1 и 2 Гос. Думы (см. П. Люблинский, „Право амнистии“, 1907, стр. 334 сл.). — IV. С точки зрения наказания. По отношению к П. п. существуют особые наказания. Так, французское право запрещает применение смертной казни за П. п. (с 1848 г.) и знает особое наказание — депортацию. В нашем праве смертная казнь становится наказанием, назначаемым по общему праву, кроме карантинных преступлений, исключительно за П. п. Ссылка на поселение также применяется по преимуществу за П. п. (с закона 1900 г.); в прежнее время известна была политическая смертная казнь, заменявшая физическую казнь (отменена с введением в действие Уг. Ул. по закону 1904 г.); по преимуществу за П. п. назначается крепость. При отбытии общих наказаний политич. преступники иногда подлежат особым правилам: они содержатся отдельно от прочих осужденных (кроме каторжн. работ), по некоторым западным законодательствам они содержатся в привилегированном классе и освобождены от обязат. работ (Англия, Америка). — В общем следует сказать, что в нашем праве по отношению к политич. преступникам остатки старого права, видевшего в них квалифицированных преступников, сильнее, чем ростки нового, выработанного Западом права, признающего политич. преступников лишь людьми, нуждающимися в сдержке, а не в строгих карах.
Литература: П. Малянтович и Н. Муравьев, „Законы о П. п.“ (1910); Ломброзо и Ласки, „Политическая преступность“ (1906); Proal, „Les crimes politiques“; Urysohn, „Verbrechen des Hochverraths im russischen Rechte“ (1908); „Труды русской группы криминалистов“: собрание в Москве 1909 (доклады Полянского, Урысона, Ордынского и др.); Люблинский, „Преступления против избирательного права“ (1906); Червонецкий, „О государственных преступлениях“, под ред. П. Пусторослева (1914); его же, „Система государственных преступлений“ („Ж. Уг. Пр.“, 1912); Farbequelles, „Traité des délits politiques et de la presse“; Klibansky, „Die strafbaren Verbindungen nach russischen Rechte“ (1913); Есипов, „Уголовное право“, часть особенная: „Преступления против государства и отечества“; „Объясн. Зап. к угол. улож.“ (1897, т. II).