Франциск Ассизский (1182—1226), основатель ордена францисканцев (см.), род. в Ассизи, в семье зажиточного торговца сукном Пьетро Бернардоне, нередко бывавшего по делам во Франции и женатого, повидимому, на француженке; этим объясняется, вероятно, и имя Ф., и любовь его к провансальскому языку и песням, отчасти, м. б., и близость его к вальденству (см.). Ф. получил очень скудное образование и проводил молодость беспечно и весело в кругу молодежи, являясь верховодом во всяких затеях. Отбивая нападение соседней Перуджии на Ассизи, Ф. попал в плен на целый год (1201/02). После этого он пережил тяжелую болезнь, во время которой много размышлял, и затем, неожиданно для своих друзей, отрекся от прежней жизни и сделался служителем своей „невесты“, „нищеты христовой“. Он отказался от богатства, смешался с толпой нищих, отправился паломником в Рим, там на паперти роздал все свои деньги, обменялся одеждой с нищим. Когда после его возвращения отец вздумал пожаловаться на сына, безрассудно раздававшего имущество первому встречному, Ф. в присутствии народа, епископа и властей Ассизи торжественно отрекся от отца, обещав отныне служить только „отцу небесному“ (1207). Но отрекшись от мира, Ф. не уединился в монастырь. Сбором подаяний и личным трудом, таская бревна и камни, помогал он восстановлять обветшавшие церкви и часовни. На ряду с этим он ухаживал за больными и прокаженными, помогал беднякам, не отказываясь ни от какой работы. Жил он по большей части в шалаше близ посвященной Мадонне полуразрушенной часовни in Portiuncula („на маломерном участке“). Так прошло два года. Однажды во время службы Ф. особенно потрясен был словами: „Не берите с собой ни золота, ни серебра, ни меди в поясы своя, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха“. Ф. нашел в этих словах свое призвание; он снял с себя сандалии, препоясал вервием грубую свою тунику, бросил палку и мешок и решил проповедывать евангелие людям. Отшельник стал проповедником. На площадях Ассизи и на церковной паперти появился этот мирянин, привлекая народ живым бесхитростным рассказом на простом, понятном народном языке о жизни и страданиях Христа; никакой книжности, догматики, богословской учености в его проповеди не было. Ф. сам переживал рассказываемое, волновался, плакал. Сила его проповеди была не в словах, а в поэтической передаче. Недаром сам Ф. звал себя „трубадуром божьим“.
Скоро к Ф. присоединилось двое товарищей, и этот момент впоследствии считали началом ордена (см. францисканцы). Когда община Ф. разрослась до 12 человек, он отправился в Рим, изъявил полную покорность папе Иннокентию III и получил устное разрешение на развитие своей деятельности (1210); утверждение т. наз. францисканского ордена произошло лишь в 1223 г., за три года до смерти Ф. Из дальнейшей жизни Ф. мы знаем о создании им в 1212 г. при церкви св. Дамиана женской общины под руководством сестры Клары (см. XXIV, 284/85). Это т. наз. второй орден. Пытался Ф. попасть в Палестину, но вернулся, потерпев кораблекрушение. В 1215 г. он безуспешно ездил в Испанию проповедывать маврам; в 1218—20 гг. был с крестоносцами в Египте, где попал в плен к султану Камилю и безуспешно пытался обратить его в христианство. Вернувшись на родину, Ф. отказался от руководства братией; он, видимо, плохо был приспособлен к управлению сложной разросшейся организацией, которая явно утрачивала дух первоначальной братской общины. Ф. успел, однако, положить в 1221 г. начало еще одной организации, т. н. третьему ордену, терциариям (см.), т. е. мирянам, примыкавшим к францисканству по своим воззрениям. Успел Ф. и проредактировать заново „Правило“ для своей братии. Но Ф. был уже смертельно болен (по всем данным, у него был рак). Бледный и исхудалый разъезжал он на ослике. Временами он уединялся в горы. В сент. 1224 г., за два года до смерти, в момент экстаза, у Ф. появились засвидетельствованные современниками язвы на ладонях рук и ступнях ног, т. наз. стигмы (см. стигматизация). Почти ослепнув под конец жизни, Ф. велел снести себя к родному городу и скончался на ступенях Порциункулы. Уже в 1228 г. папа Григорий IX (прежде кардинал Уголино), лично знавший и друживший с Ф., канонизировал его. В 1230 г. тело его перенесено было в богатый храм, построенный на собранные пожертвования: это двойное отступление от заветов Ф. показывало, что дело его получило совершенно несогласное с духом его основателя приложение в руках правящей церкви (см. францисканцы). Могила Ф. была, впрочем, забыта, и останки его вновь найдены были лишь в 1818 г. Изучение его личности относится гл. обр. к концу XIX, нач. XX века.
Жизнь Ф. — редчайший пример полного слияния с идеалом. А идеал этот — евангельское совершенство, осуществленное в миру. В основе всего для Ф. — нищета, в которой он видит не отречение от мира, а подражание Христу; нищенство не средство для пропитания, а религиозный подвиг. Собственность принадлежит тому, кто в ней нуждается, и Ф. всегда отдавал свой плащ нуждающемуся в одеянии. Эта восторженная любовь Ф. к нищете символически выражена в известной фреске Джотто (см.) „Венчание Ф. с бедностью“. И смирение (обязательное, по обету, для каждого монаха) у Ф. не вымученный аскетический подвиг, оно у него природное и доходило до полного забвения всякой заботы о себе. Его любовь расширялась до пантеистического чувства. Он любил не только людей, свою братию и дальних, грешников и злодеев; он любил зверей, птиц, цветы, воду, камни, огонь, небесные светила. Тому свидетельством является его «Хвала творениям“ (иначе Гимн Солнцу, один из самых ранних памятников итальянской поэзии) и дошедшие до нас бесчисленные рассказы о порой наивной форме, в какой выражалось у него это чувство. Солнце, луну, волка, ягненка, рыб, огонь и воду зовет он не иначе, как братьями и сестрами. Ф. обращается с речью и даже проповедью к овцам, к птицам. Весь охваченный любовью к творцу и его творению, Ф. при всем своем аскетизме сохранил свойственную ему смолоду жизнерадостность. Душевное веселие, постоянная радость — его основное настроение, которое он старается внушить и своим братьям. Ф. любил песню: он пел во время странствий, за работой, пел даже в дни последней своей болезни. Ведь мир прекрасен — надо всему в нем радоваться, — такой взгляд кладет глубокое различие между Ф. и обычным аскетизмом с его великим презрением к миру. В аскетизм Ф. вносит ряд поправок. Он понимает его по-евангельски, буквально: не надо готовить ничего на завтра, надо довольствоваться малым, надо есть все, что даст милостыня (Ф. допускает нарушение поста). Конечно, и Ф. свойственно общее аскетам презрение к телу, как к чему-то чуждому и враждебному душе. На своеобразном своем языке он звал тело „братом ослом“, которого надо обременять тяжелой ношей, поменьше кормить и чаще бить бичом. Но и брат-тело нуждается в жалости. Ф. учил свою братию снисходительнее относиться к потребностям тела, чтобы сохранять силу и бодрость на совершение добрых дел. — Своеобразен и взгляд Ф. на науку, вполне гармоничный с общим его мировоззрением. Ф. называл себя простецом, неучем (idiota); не то чтобы он отрицал значение учености: „Всех богословов и всех служащих нам изъяснением слова божия мы должны почитать и ценить очень высоко, ибо они сообщают нам дух жизненный“; но Ф. боялся, что книжные занятия приведут иных к ученому чванству. К тому же, книги — нарушение завета нищеты; они дороги, громоздки, требуют для занятий ими удобного жилья. Личный пример, по мнению Ф., лучшая проповедь, значительнее всякой учености.
Ф. мистик и аскет. Его попытка повторить в условиях XIII в. евангельское житие „покрывает гармоническим аккордом диссонанс, проходивший через всю средневековую жизнь — разлад между евангельским идеалом и тем учреждением, которое взялось осуществлять на земле этот идеал“. Никто не осуществил евангельского совершенства смиреннее, искреннее и трогательнее, и никто не вложил в него столько любви, как этот „христолюбивейший бедняк“ из Ассизи.
Образ Ф. сделался необыкновенно близок тогдашнему народу. Лучшим показателем этого являются безыскусственные краткие рассказы о Ф. и его товарищах, т. наз. „Fioretti“, „цветочки“ Ф., венок легенд, вышедших из францисканской среды, но удивительно подошедших к народному взгляду на Ф. и народом воспринятых, как народное произведение.
Литература: H. Thode, „F. v. A. und die Anfänge d. Kunst d. Renaissance in Italien“ (1885); P. Sabatier, „Vie de S. F. d’A.“ (1894 и далее, более 40 изд., попала в папский Index запрещенных книг!); R. Saitschik, „F. v. A.“ (2 изд. 1917); Joh. Jоergensen, „S. Fr. d’A.“ (с датского, 1911); G.-K. Chesterton, „St. F. of A.“ (1925). Ha русск. яз.: В. Герье, „Ф., апостол нищеты и любви“ (1908); В. Конради, „Книга о св. Ф.“ (1912; даны отрывки из двух житий XIII в. и из „Цветочков“); „Цветочки св. Ф. А.“, полн. перев. А. Печковского (1913).
И. Шитц.